Ф. Б. А то, что книга выходила без предварительного объявления, готовилась в секрете, не могло вызвать раздражение публики?

Б.-А. Л. Раздражение? Ну и слава богу! Нам крупно повезло! Отвлечемся на минуту и восстановим факты. Если она готовилась «в секрете», то прежде всего потому, что мы с Мишелем долгое время не были уверены, что хотим издать нашу переписку. Когда все началось? На Рождество 2007-го, кажется. И до мая-июня все шло хорошо, мы просто обменивались письмами — это была настоящая переписка двух писателей, искренняя и глубокая, и мы даже не задумывались над тем, издавать ее или нет. Потом… Потом, когда мы поняли, что получается книга, как раз должен был выйти фильм Мишеля[293] и нельзя было этому событию мешать, а если бы мы объявили о книге, это бы перетянуло на себя внимание… Тереза Кремизи, издатель, никогда ни с кем этим не делилась, как я сейчас с вами. Она героически согласилась — честь ей и хвала за этот мужественный шаг — принять на себя весь огонь и всю хулу. Вот, собственно, как обстояло дело. Все очень просто.

Ф. Б. Тайные проекты всегда вызывают подозрения… Недавно вышел фильм, который тоже предварительно не стали показывать прессе. Это «Агата Клери» Этьена Шатилье. Если книгу или фильм выпускают без объявления, это всегда настораживает. Все решили, что фильм плох.

Б.-А. Л. Согласен. Но Мишель снял великолепный фильм, а критика, как нередко бывает, оказалась абсолютно карикатурной. Отрешившись от этого, вернемся к нашему вопросу: в чем проблема? Для автора нет ничего лучше, чем быть «подозрительным».

Ф. Б. Вашу книгу неплохо приняли, но совсем не поняли.

Б.-А. Л. Да, приняли недурно. Но и поняли тоже вполне адекватно. В Интернете целая буча поднялась… Ну и что, собственно?

Ф. Б. Виновник этой книги я, потому что это я познакомил вас с Мишелем Уэльбеком во время того памятного ужина в кафе «Эспланад». Я главный виновник.

Б.-А. Л. Вот именно. Вы вообще во всем виноваты. Вам нужно публично покаяться.

Ф. Б. Вернемся к хронологии событий. После поездки в Бангладеш, 27 мая 1977 года в телепередаче «Апострофы» вы стали символом медийного интеллектуала, который знакомит телезрителей с новыми философами и только что опубликовал свое второе — а по сути, первое настоящее — эссе «Варварство с человеческим лицом». Этот персонаж молод, неотразим, у него прекрасно подвешен язык, богатый папаша, — в общем, он стал героем дня. Только не вздумайте жаловаться, пока мы с вами беседуем. Так или иначе, у вас быстро появились завистники.

Б.-А. Л. Я уж не знаю, как вас убедить, что я никогда не жалуюсь, вообще никогда, из принципа. Что касается прочего, я с вами согласен: за все, что вы описали, придется расплачиваться. И тут одной жизни мало, понадобится вторая, та, которая после смерти. Возможно, мне и с того света придется платить по счетам…

Ф. Б. Вы могли бы исчезнуть из поля зрения, затаиться, как Сэлинджер. Но вы стали писателем-на-виду-и-на-слуху, на которого смотрят, которого слушают, который все время что-то предпринимает. И это продолжается с 1977 года, то есть больше тридцати двух лет.

Б.-А. Л. Да, я «мог бы», как вы выразились. Но это скучно. И потом, как вам объяснить? Те писатели, которые прячутся, им есть что скрывать. Что касается меня, вся беда в том, что мне скрывать решительно нечего… Вдобавок вот что скажу. Я и в самом деле стал тем, что вы описали. Но правда также и в том, что я трудоголик, я писатель, который много работает, сидит один в своем забое, в своей глубокой норе и не зовет прессу, чтобы она удостоверила его достижения! Мои книги могут нравиться, могут не нравиться. Но они есть. Их около тридцати. Их число продолжает расти. Они не слишком друг друга повторяют. И это уже факт.

Ф. Б. Любое творчество неравноценно и не равнозначно. Но у вас есть неоспоримо удачные книги. Например, «Последние дни Шарля Бодлера» или «Век Сартра». Мне думается, эти две книги пользуются наибольшим спросом, и, странное совпадение, обе посвящены выдающимся людям. Сегодня, оглядываясь на все вами написанное, готовы ли вы признать, что работали над ними больше, чем над другими? Что вы сам больше всего цените в вашем творчестве?

Б.-А. Л. Да, у меня есть любимые детища. Но это не те книги, которые вы назвали. Больше всего я люблю дневник боснийской войны, «Лилия и пепел»…

Ф. Б. Почему? Потому что это «новый журнализм»? Потому что это субъективно?

Б.-А. Л. Скажем, да. Это субъективный журнализм. Но этот термин применим также к другой моей книге: о забытых войнах. Возможно, в конечном счете именно ее я люблю больше всего.

Ф. Б. По той же самой причине?

Б.-А. Л. Да. И еще потому, что это благоговейная книга, цель которой — поправить непоправимое, то есть попытаться вспомнить тех, кто канул в небытие без числа, без имени, без могилы, без лица. Вот тема книги. Это также попытка создать памятник на бумаге тем, кто погиб где-то в Бурунди, Южном Судане, Колумбии. Это попытка вернуть имя хотя бы немногим из тех, кто погиб, не оставив следа, и не фигурирует ни в каких архивах. Видите ли, ситуация в тех странах, где число погибших исчисляется сотнями тысяч, где никто не помнит их лиц, где даже имена их нигде не записаны и нет места, где живые могли бы их оплакать, представляется мне страшным проклятием. «Я сам — могила моего отца», — говорил Шарль Бодлер, отец которого, как вы знаете, в молодости был священником, а потом лег в общую могилу. Так вот, люди, которым посвящена эта книга, — это миллионы Франсуа Бодлеров, миллионы… Кроме того, есть еще третья книга, которая мне дорога, возможно, по той же самой причине, — это моя книга о Дэниэле Перле…

Ф. Б. Эти книги вы называете «роман-расследование», но по сути это документальные романы. Этому жанру в 1966-м положил начало Трумен Капоте, когда написал «О хладнокровии»…

Б.-А. Л. И да и нет. Книга о Перле — это прежде всего расследование, опирающееся на тщательно собранный материал, внимательное изучение фактов, достоверность (за исключением той главы, где я воображаю себе его монолог перед казнью). Эта книга соответствует самым строгим этическим правилам журналистики. Что касается книги о Боснии, она представляет собой дневник, который я вел в течение четырех ужасных лет боснийской войны, — я вынул из него лишь страницы интимного характера. Тогда как книга о забытых войнах отчасти построена по принципу набоковского «Бледного огня»[294]: длинный основной текст, снабженный сносками, которые отсылают к следующим тремстам страницам.

Ф. Б. Вы не вспоминаете о вашем «Дьяволе в голове», романе, получившем в 1984-м премию «Медичи». Вы молчите о «Последних днях Шарля Бодлера», книге, за которую в 1988-м вы удостоились премии «Интералье».