Плам получила письмо, в котором Грег сообщал, что скоро демобилизуется. Вот это здорово!

Мадди вздохнула. Если бы только в Бруклине обстановка была получше! Дядя Джерри наконец приехал навсегда, но он, тетя Плам и бабушка были на ножах. Иногда Мадди чувствовала, что лучше сидеть в своей комнате, подальше от всех или смыться в хостел и провести день с Глорией, Берил и их новой подругой Синтией. Правда, они говорили только о мальчиках, которых она не знала, и других девочках, до которых ей не было дела, да еще о походах в кинотеатр «Пикче-хаус». В такие минуты ей хотелось обратно в Лидс, к приятельницам по колледжу.

– Значит, от любовника по-прежнему ни слова? – спросила как-то Глория.

– Хотелось бы, чтобы ты перестала расспрашивать об этом. Если бы у меня было, что сказать…

– Не лезь в бутылку! Я всего лишь спросила.

– Прости, но прошло три месяца, и ни единого письма.

– Все парни такие! Сначала «люблю», а потом бросают тебя. Слава богу, что не закончила, как Энид Картрайт. Помнишь, которая сбежала с солдатом, когда мы были маленькими? Теперь она в убежище для падших женщин. Где-то в Манчестере. Бедная корова! – прошептала Глория, наслаждаясь скандалом.

– А она не могла остаться жить со своим парнем? – спросила Мадди, зная что Юнис Биллингем вышла замуж за своего ухажера. Конечно, они на несколько дней стали предметом разговоров во всем городе, но теперь о них забыли.

– Где ты только была? Мать Энид вышвырнула ее из дома, так она прибежала к мисс Плам и миссис Баттерсби. Я слышала, как миссис Ганн говорила, что доктор избавил ее от ребенка, так, чтобы никто не узнал о ее позоре.

– Вот что происходит, когда даешь без разбора, – прошипела Берил с самодовольной улыбкой на пухлом лице. – Вот я не раздаю товар даром! И никто меня в этом не упрекнет! Ни один парень ничего получит, пока на моем пальце не появится кольцо, а в церковной книге – запись.

Мадди подумала, что до этого еще очень далеко, но тут же раскаялась в таком злорадстве. Да они о любви ничего и не знают.

– Бывает, что влюбленные девушки иногда забываются. Как в «Ромео и Джульетте».

– Дура безмозглая! Есть же разные способы и средства! Презервативы, резиновые колпачки…

Глория подмигнула.

– Если будешь предохраняться, ни за что не попадешь в беду. Миссис Ганн прочла мне целую лекцию об этом. Я уже планирую семью: мальчик для него и девочка для меня!

Тон был таким, словно дело уже в шляпе.

– Как твоя мама? – съязвила Мадди, устав от всех этих разговоров на тему секса.

– Оставь мою ма в покое! Она знает, каковы мужчины, – у них на уме всегда одно, а твой Дитер – ничем не лучше.

– Нет, он не… нет, о, не знаю… он непременно написал бы, если бы смог, и скоро напишет. Я чувствую это.

Мадди вздохнула, драматическим жестом прижав руку к сердцу.

– В таком случае, не о чем беспокоиться, верно? И не смотри так кисло. Пойдем послушаем приемник. Сейчас будет передача «Вэрайети Бэндбокс». И мой любимый певец: «Благослови тебя, Господь, мой ангел», – проворковала Глория.

Мадди улыбнулась и махнула рукой.

– Пойду посижу немного, вдохну свежего воздуха.

– На Древе Победы? И это, интересно, тебе поможет?

– Не знаю, но мне там нравится. Помнишь, как мы клали записки в коробочку для таблеток и прятали в дупле?

– Когда ты повзрослеешь? Мы уже слишком взрослые, чтобы лазать по деревьям и передавать записочки, – рассмеялась Глория. – Ты такая чудачка!

– Знаю, но все равно хочу сделать это! – настаивала Мадди.

Глория и Берил ушли, взявшись под ручку и посмеиваясь над Мадди. Та забралась в домик на дереве, села и обхватила колени. Все получалось не так, как она надеялась, и теперь в ее мыслях было кое-что еще. То, о чем она до этой минуты даже не думала.

Здесь, в ветвях старого дерева, она могла снова стать ребенком или перевести часы назад, к той ночи, когда Дитер давал нежные обещания. Почему он не написал? Неужели между ними все кончено?

* * *

«Еще одно Рождество с карточками и талонами. Когда кончится этот всеобщий дефицит?» – думала Плам, снова просматривая списки. Она встретилась с Мадди на ланче в «Маршфилдс» и подарила ей прекрасный портфель из телячьей кожи для конспектов и заметок. Хозяйственная сумка вряд ли подошла бы студентке колледжа!

Как приятно видеть, что племянница просто расцвела! Щеки округлились и раскраснелись от возбуждения. Ей предстояла вечеринка в отеле рядом с Лидсом, и Плам хотела, чтобы племянница оделась соответственно случаю.

Если бы только Мадди не была так высока! Короткие платья ужасно ей не шли. Они решили побродить по магазинам, в надежде найти что-то по сходной цене. Шить что-то на заказ было уже слишком поздно.

Мадди, вспоминая утомительные походы за подвенечным платьем Беллы, знала ассортимент магазинов, цены и количество требуемых талонов.

– Давай купим что-нибудь подешевле, – прошептала она.

– Дорогая, молодость бывает только раз. Ты много работала, хорошо училась, и обе мисс Мейер тобой довольны. Пойдем, позволь мне купить тебе что-то роскошное.

– Я бы лучше купила новые бриджи и жакет для верховой езды, – попросила Мадди. Старые стали ей тесны.

– Ни за что. И не порть мне удовольствия. Я буду радоваться покупке не меньше твоего. Я знаю, Рождество – нелегкое время для тебя. От твоего немецкого друга по-прежнему ни слова? – спросила Плам с сочувственным взглядом.

Они молча перебирали вешалки. Как приятно отвлечься от предстоящих событий! Джеральд собирался уведомить мать о том, что они решили разъехаться. Продолжать жить во лжи оба больше не могли. Джеральд получил хороший пост в Лондоне и снова сошелся с Дейзи. Впрочем, он ее и не оставлял. Плам слышала, как он шепчет ей что-то в телефон, притворяясь, что это деловой звонок. Правда, при этом он покраснел. Они месяцами делали хорошую мину при плохой игре, но Плезанс будет в ужасе. Развод в семье – такой позор!

Наверняка Плезанс заляжет в постель после ужина, который будет съеден в молчании, прерываемом только ее неодобрительным фырканьем в их адрес, хотя всякий мог видеть, что их брак разваливался едва не с самого начала.

«Герой войны возвращается в родной дом», – писала «Газетт», поместившая на первой странице цветное фото Джеральда в мундире. Теоретически он был дома уже месяц, но на деле искал работу в Лондоне.

Какая жалость, что больше им нечего сказать друг другу! Война натянула отношения между ними до предела, подойдя к точке разрыва. Пропасть между его городским и ее сельским миром была непреодолима. Он все еще был красив, покрыт бронзовым загаром, но холоден, как лед, едва за ними закрывалась дверь спальни. Читал, повернувшись к ней спиной, делал вид, что счастлив сопровождать ее на публике, но в остальное время игнорировал.