– И что с этим можно сделать?

– Вернуть себе полномочия, занять руководящие посты, вновь отдавать приказы.

– А я-то чем могу помочь? – беспомощно спросил Крэндал.

Люси окинула его внимательным взглядом зеленых глаз.

– Ходить в вечернюю школу, как мы. Там вы быстро научитесь читать и писать, получите всю необходимую техническую информацию. У нас есть фантастические обучающие устройства. А днем будете работать.

– Над чем?

Люси с недовольным видом пожала плечами:

– Да над всем, на что способен ваш особенный мозг. Может, изобретете что-нибудь для Ай-би-эм или «Ремингтон Рэнд». Но вы точно добьетесь успеха.

Люси вновь посмотрела на дверь. Теперь она открылась, Крэндал бросил туда испуганный взгляд.

– В общем, так, – сказал пухлый блондин, отирая со лба пот, – у вас полчаса. Мне не нравится…

– Грир! – заорал Крэндал. – Вы подсунули мне андроида-потребителя! Вы все специально подстроили! – Он повернулся к Люси: – А вы задержали мою обработку, чтобы я успел купить эту хреновину, пока не накрыла амнезия.

– Не совсем так, – возразила Люси. – Мы лишь предоставили вам возможность. Вы сами приобрели его в своих жульнических целях. Впрочем, если бы этого не случилось, пришлось бы разрабатывать другой план. Нам нужно было выманить вас из уютного гнездышка.

– Вы должны забрать его обратно! – решительно заявил Крэндал.

Грир с жаром затряс головой:

– Нет. У меня своих три штуки.

Крэндал посмотрел умоляющим взглядом на Люси.

– Неужели ничего нельзя сделать? Нельзя вернуть меня в прежнее состояние, чтобы я разбил его вдребезги?

Люси печально покачала головой.

– Если бы такое было возможно, я бы в первую очередь вернула в прежнее состояние себя. Как по-вашему, почему я выхожу из дому и работаю?

– Вы тоже? – чуть слышно произнес Крэндал.

– Нам придется учиться с ними жить.

– Но зачем андроид-потребитель? – простонал Крэндал.

Грир развел руками, будто ответ был очевиден.

– Чтобы потреблять. – В его глазах мелькнула злость. – У меня их целых три, они жрут меня поедом. Зачем я их купил? Мог бы догадаться, ведь их хозяева покончили жизнь самоубийством! Это Главная Директива. – Грир вытер лоб. – Двадцать шесть минут.

– В каком смысле? – рявкнул Крэндал.

– С.П.Э. Служба. Послушание. Эффективность. Руководящие принципы каждого робота, каждого андроида. Они в них встроены. И должны соблюдаться. Только одна маленькая загвоздка: принципы уравновешены. Все важны в равной степени. По мнению высших командроидов как потребители мы не эффективны. Графики скачут то вверх, то вниз, это выбивает из колеи всю экономику. А модели ТП – они эффективные.

– Они заменят людей, – ужаснулся Крэндал. – Они конкурируют с нами в качестве потребителей.

– А вы не можете сравниться с роботами и андроидами. Вы сами мне об этом говорили, – напомнила Люси. – Поэтому нужно исхитриться и снова взять все под свой контроль. Ложитесь. Я должна сделать вам постгипнотические внушения, а времени у нас мало.

Крэндал лег на спину, перед глазами завращалась лампочка.

– Люси, – простонал он, вслепую протягивая к ней руку.

Ее ладонь была прохладной и твердой.

– Тихо, тихо, – сказала она мягким, женственным голосом. – У нас еще будет достаточно времени на все остальное.

Он уставился на лампочку. Все остальное? Что она имеет в виду?

Перед самым погружением Крэндал вспомнил, что рано или поздно придется идти домой. Дом – там, где андроид. Сидит и ждет его сложа руки.

Джордж Вашингтон был отцом своей страны.

Я не Джордж Вашингтон. Меня зовут Эндрю Джонс. Из-за меня в мире больше никогда не будет Джонсов. И вообще никого не будет.

Миру пришел конец.

Не из-за пожара или ледников, не из-за взрыва или затопления, не по причине катастрофы в Солнечной системе, губительного для человечества обращения с атомной энергией или других чудовищных событий, которыми любили нас пугать авторы воскресных приложений. А из-за разоблачения тайного заговора.

Сделал это я. Оправдание мое такое же, как у любого ученого: я искал истину. Для чего ее использовали – не моя забота.

Тем не менее тот факт, что эта истина неизбежно приведет к уничтожению населения Земли, меня волнует – как и любого человека, – и чувство вины во мне неистребимо.

Пожалуй, сейчас я пишу в надежде хоть как-то искупить вину. Знаю точно, никто и никогда этого не прочтет.

Льняной фитиль плавает в блюдце с растопленным жиром. По стенам подвала пляшут причудливые тени. Иногда кажется, что так меня преследуют души детей, всех тех малышей, которым не суждено родиться на белый свет.

Видавшее виды перо, скрипя, выводит старыми чернилами строчку на желтеющей бумаге. Я вскакиваю при мысли, что они меня нашли, явились сюда за мной…

Вовсе не это я хотел написать, пока жду Линдси. Интересно, где он застрял?..

Начну снова.

Меня зовут Эндрю Джонс, и сегодня – по моим подсчетам – 3 октября 1975 года. Наступают холода, и скоро нам придется искать другое укрытие. Мои суставы стареют; на них плохо действует сырость. Я тоскую по теплому климату Калифорнии и Флориды, но там до сих пор многолюдно и опасно.

Кто-нибудь меня обязательно узнает.

Думаю, на эту зиму мы снова поселимся в здании электростанции. Туда завозят достаточно топлива, нам не придется рыскать в поисках угля.

Начало катаклизма пришлось на 1954 год, если точнее – на 13 июня. В тот день родился мой второй сын, мы назвали его Кевином.

Просто удивительно, что отец двоих детей винит себя в истреблении человечества. Но я действительно отец двоих детей, так уж вышло.

Наблюдение за беременными и уход за новорожденными в то время вызывали в обществе неподдельный интерес. Ежемесячно выпускалось неимоверное количество женских журналов, число книг об уходе за детьми росло с каждым годом. Педиатры и мамаши щедро раздавали наставления родителям, мы с бешеным аппетитом поглощали без разбору все их советы: логичные, абсурдные, разумные, бессмысленные, глупые, противоречивые…

Нас держали в постоянном напряжении, наши нервы были натянуты, как струны скрипки Страдивари, мы до смерти боялись сделать что-нибудь неправильно или упустить что-то, тем самым вызвав губительные последствия. Педиатры и мамаши, всегда одни и те же авторы. Ни разу нигде не появлялось статей на тему заботы о матери и ребенке, написанных отцом, – их сочиняли только те, у кого, на мой взгляд, имелся корыстный интерес.