тогда тяжелел лицом и подолгу стоял у окна, пальцами массировал виски, морщился – уж лучше бы дали ему политотдел в полку и загнали куда-нибудь под Мазари-Шариф, либо за Герат, или вообще на юг, в пустыню, – и он знал бы только свое дело, одно, и исполнял бы его качественно, тянул бы лямку изо всех сил, но вместо этого его использовали мальчиком на побегушках – то в одно место кидали, то в другое, то в третье, и эта неопределенность вызывала у него ощущение обделенности, стеснения – чувство это уже настолько прочно поселилось в сердце, что вряд ли чем его можно было притушить. Для этого надо уезжать из Афганистана.

– Уезжать! – усмехнулся Скляренко. – Я еще не все ордена заработал. И не те!

Он был награжден Красной Звездой и медалью ЗБЗ – «За боевые заслуги», это награды сержантов и младших офицеров – их уровень, а Скляренко хотел наград полковников и генералов, хотя бы одного серьезного ордена – Красного Знамени, например. Всякий раз, когда он думал о недоступном ордене, у него возникала тяжесть на сердце. Сердце от обиды произвестковывалось – мазок ложился на мазок, и оно становилось непрочным, глухим, чужим.

Требовались усилия, воля, чтобы совладать с самим собой, Скляренко это удавалось, но он знал, что всему есть предел и в конце концов наступит момент, когда он с собой не справится. Что тогда будет, подполковник не знал.

Наверное, он станет качественно иным, переродится.

У подполковника имелся помощник – такой же непристроенный, как и он, к конкретному делу офицер. Лейтенант Драгунцев. Сережа Драгунцев – юный, храбрый и исполнительный, как Петя Ростов – герой «Войны и мира», Скляренко иногда его так и звал: Петя Ростов. Пару раз у Скляренко пробовали отобрать лейтенанта, послать на войну командиром взвода – командиров взводов не хватало ни у пехоты, ни у десантников, но подполковнику удавалось отбить лейтенанта, и на какое-то время Петю Ростова оставляли в покое.

Но все повторяется, и еще не раз начальственное око остановится в задумчивости на Драгунцеве, и сочный голос с нетерпимыми командирскими нотками спросит:

– Ну-ка, Сережа, расскажи, что ты тут делаешь? Распиши свои героические будни по часам – и в конце концов Петя Ростов окажется там, где ему надлежит быть, – на острие атаки, чтобы через несколько минут подломиться под пулей и погибнуть.

А пока Драгунцев работал у подполковника. Вчера он составил маленький рукописный словарик из названий местных блюд – подполковнику надлежало в течение недели сопровождать по частям двух полковников из московской академии, с кафедры психологии, питаться на афганских кухнях, рассказывать гостям, что подают – глядишь, столичные полковники отыщут формулу наибольшей совместимости советского и афганского солдат, подскажут, почему иногда наши «полосатые» отказываются соседствовать с «зелеными» и волками смотрят на безобидных сорбозов. Гостям с их цепким умом и незамутненным взором предстояло понять то, чего не могли понять другие. В общем, Скляренко – опять на разовом задании, опять при гостях, опять на побегушках.

Подполковник помрачнел, с ожесточением потер челюсть – похоже, у него заболевал зуб, нытье было хоть и далеким, но ощутимым, зуб не замедлил отозваться, и это подполковнику не добавило хорошего настроения. Настроение у него было как осенью, в снег, когда на сырую, еще дышащую теплом землю падают крупные серые хлопья, обжигают, причиняют боль.

– Ашак, – вслух произнес он. – Вареники с зеленью, очень распространенное блюдо. Интересно, ел я когда-нибудь это «очень распространенное» или не ел?

Скорее всего, не ел. С афганского стола Скляренко старался брать мало – были случаи, когда повара подсыпали всякую пакость – мелко натертую травку, душистые корешки, сушеные стебли и листики, и через несколько месяцев человек начинал кашлять розовой слюной, потом – кровью, пытался выблеваться, одолеть хворь и подняться на ноги, но… Некоторые поднимались, а некоторые нет. Советские – шурави – были для зеленых оккупантами; зеленые и боролись с нами, как с оккупантами.

Бывали случаи, когда нашим командированным выдавали пистолеты с натертыми щечками; сквозь кожу, сквозь поры командированный получал хорошую дозу яда – чем чаще он брался за пистолет, тем больше яда прихватывал.

– Булани – чебуреки с зеленью, – медленно, вслушиваясь в звучание слова, прочитал Скляренко, – а ашак – это, значит, вареники, маленькие фигульки, – он сложил колечко размером в пятак, посмотрел на него, – и тоже с зеленью, а булани – вареники большие. Тандури – печеная говядина, – подполковник еще раз произнес название блюда, прислушался, – пекут в тандырах, там, где хлеб. Очень вкусная говядина. Тан-ду-ри… – Скляренко усмехнулся: – Так, глядишь, к отъезду буду знать язык. Зачем он только мне?

На улице занимался афганец – лютый восточный ветер, небо пожелтело, сделалось плоским, рваным, хвосты пыли висели в воздухе: самая пора для какой-нибудь диверсии – подорвать дворец лидера, сжечь банк, обстрелять из гранатометов электростанцию, вырезать под корешок ячейку НДПА – афганских партийцев. Внутри возникло недоброе сосущее чувство: афганец – душманский ветер. Хотя чем черт не шутит – может и пронести.

– Тандури, – задумчиво повторил Скляренко, – печеная говядина. Чопан – шашлык по-пастушечьи. Крупные куски мяса засовываются прямо в огонь, верх быстро схватывается, обгорает, образуется прочная корка, а внутри корки – нежная сочная мякоть. Со всеми витаминами. Чопан, – подполковник смаковал слово, и оттого, что он делал это со вкусом, медленно, во рту возникала слюна. Хотелось есть. – Наваждение! – Он отбросил в сторону листок. – Чопан… Чопан! Хорошая закуска под сорокаградусную. Но только чтоб была холодная. Когда бутылка из холодильника, по стеклянным бокам ее текут слезы. А еще лучше, когда бока заиндевелые – в белом мелком инее, от которого ломит пальцы, – Скляренко невольно сглотнул слюну.

Дверь без стука открылась, на пороге возник молодой, изящностройный подполковник – такие фигуры не портят ни старость, ни переедание, – с кофейно-карими живыми глазами и сросшимися на переносице бровями.

– Вот уж не ожидал тебя увидеть! – воскликнул Скляренко. – Какими судьбами?

– Утром из Ташкента прилетел, с грузом капусты, – подполковник улыбнулся, загорелая кожа лучиками собралась у уголков глаз, – вечером собираюсь обратно. Гробы повезем – «тюльпанов» не хватает.

– Вот хорошо-то! – сказал Скляренко.

– Ничего хорошего, у меня полетел дневной теннис. Корт был заказан, ставки назначены, болельщики приглашены, а исполнитель – тю-тю, – гость сделал плавное, снизу вверх, движение, показывающее взлет лайнера. – Кто, спрашивается, будет платить неустойку?

– Ну все-таки командировка… Ты военный человек, подневольный…

– Я и буду платить. Независимо от командировок и исполнения долга.

Скляренко позавидовал этому подполковнику – военному журналисту, заместителю редактора окружной газеты – со знаменитой фамилией Васнецов. Васнецов везде был своим – в любом обществе друг и брат, желанный гость и острослов, анекдотчик, он никогда не терялся, любил женщин и был любим ими, всегда находился