Так, хорошо. Это понял.

«Действуй!»

«Завались!»

– Знаешь, я не хочу, чтобы ты решила, что я сделал все это ради секса. Это не так.

Сам себя в этой речи стремаюсь. Даже скулы лижет пламенем адского стыда. Но я все равно рад, что выговорил колупающую душу хероту.

Соня одно мгновение растерянно лупит на меня глазами, а потом и сама краснеет.

– Я знаю, что не ради секса, – заявляет достаточно уверенно. И вдруг смеется: – Дома у тебя точно были варианты подешевле.

– Блядь… Сонь…

То ли у меня от алкашки мозги набекрень встали, то ли она ведет себя странно.

– Третий раз на раз? – спрашивая, смотрю испытывающе.

Она берет у меня бутылку. Отпивает и, сморщившись, пихает ее мне обратно, как какую-то гадость.

Прижимая ладонь к губам, вытирает их.

– А если так, ты откажешься? – выпаливает задушенно.

Я тоже пью. Затем не спеша ставлю бутылку на тумбочку и, переместившись, дергаю Соню за ногу вниз по кровати. Пока скользит, платье до самых сисек задирается. Смотрю на выпирающие полушария и тяжело цежу воздух.

Солнышко не делает ничего, чтобы поправить одежду.

Я позволяю себе скользнуть по ее подрагивающему на каждом вдохе животу и задержаться на блядском треугольнике трусов.

– Ни хуя себе кружево, Солнышко, – присвистываю намеренно пошло. – Его что – из паутины сплели?

– Обычное кружево, – мямлит она.

– Угу, – бубню я, продолжая палить ей между ног. Будь мои глаза лазерным прицелом, она бы уже точно лежала полностью голая. – Твоя орхидея мне сигналит. Похоже, нуждается в хорошем поливе. Внешнем и подпочвенном. Сейчас выдам, блядь, как шампанское – потоками. А потом ты струйным, м?

– Ты такой грубиян иногда… – задыхается святая Сонечка. – Вроде собирался отказаться от раза «на раз». И вообще, не затем сюда прилетел.

– Да, блядь… – дергаю ее ниже. Когда платье собирается уже в районе шеи, раздраженно его с нее стягиваю. Кружево оставляю. Мать его так с ним! Будем распускать в процессе. – Отказаться, Сонь? – упираюсь лбом в ее переносицу. – Я, как в той твоей песне, душу дьяволу готов продать за ночь с тобой. Какие уж тут отказы? Просто уточнил для порядка. Надо?

– Ч-что? – то ли теряется, то ли пугается она.

– Продавать душу?

– Не надо.

– Значит, не последний раз?

– Ух… Хватит докапываться. Поздравляй уже меня, принц, – требует умилительно забавно. – Давай, пока не закончился мой день рождения, Саш… Хочу летать.

– Как фанера над Парижем? – не удерживаюсь я.

Соня прыскает, но сходу зажимает ладонью рот. Я дергаю ее за руку, заставляя убрать ту. Мы встречаемся глазами и одновременно начинаем хохотать.

– Что за базарный юмор? – пищит Соня сквозь слезы.

– Соррян, но мы из Одессы, не из Прованса.

Едва я это говорю, Солнышко выгибается, и мне резко перестает быть смешно. Со стоном утыкаюсь ей в шею лицом. Жадно кусаю.

– Не шевелись, – шиплю, когда она взвизгивает. – Иначе у меня будет выброс в штаны. Радиоактивный.

– Боже, Саш… Может, ты их уже снимешь?

Я киваю. Перевожу дыхание и, сжимая челюсти, поднимаюсь. Встаю у изножья кровати. Берусь за пряжку ремня. В этот же момент подрываю поплывший взгляд на разложенную на кровати Соню и задвигаю совсем не то, что нужно.

– Я хочу, чтобы их с меня сняла ты.

Звучу, определенно, как маньячина. Моя порно-мечта вздрагивает и покрывается мурашками. Затем сглатывает, приподнимается и, выдерживая зрительный контакт, сползает с кровати.

Одно ее колено стукается об пол, второе – повисает в паре сантиметров над ним. Руки накрывают мои, заставляя меня оставить ремень.

Я опускаю взгляд вниз, и это, сука, становится моей первой ошибкой.

Вашу мать… Блядь…

[1] Здесь: первые три – улицы в Одессе. Ланжерон ­– название пляжа.

[2] Стена любви ­– копия парижской синей стены с надписями «Я тебя люблю» на разных языках мира.

27

Это как зависимость, от которой невозможно отказаться,

пока не сражает смерть…

© Соня Богданова

«Убей меня… И воскреси…»

Именно это транслируют наши глаза, после того как я стягиваю с Георгиева брюки.

Я не могу разорвать установленный зрительный контакт.

Когда Саша переступает через свои штаны, медленно веду ладонями по мускулистым и стройным ногам. Я настолько без ума от него, что даже ими восхищаюсь. Меня заводит ощущать жесткость волосков и каменную напряженность мышц. Я бы уже могла его целовать, но, наверное, в целом еще слишком растеряна.

«Убей меня… И воскреси…»

В нас двоих определенно какой-то вирус свирепствует. Этого уже не скрыть.

Я ревную из-за всех тех раз, когда другие девушки сидели перед Георгиевым вот так. Ревную так сильно, что внутри проносится ураган пятой категории по шкале Саффира–Симпсона. Но несмотря на все разрушения, я не испытываю ожидаемого отвращения. Он все равно остается моим принцем.

Моим великолепным черным принцем.

Я хочу облизать каждый миллиметр его горячей смуглой кожи. Хочу почувствовать каждый мускул его большого спортивного тела. Хочу пробить своей любовной энергией каждый его чертов нерв.

В боксеры лезть не спешу. Поглаживаю член через ткань. Позволяю себе насладиться тем, какой он длинный, толстый и твердый.

Как можно быть таким идеальным?

Растягиваю удовольствие. Разогреваю предвкушение.

У самой под кожей дрожь струится, словно ток. В голове невообразимый шум стоит. Сердце отбивает внутренности и испытывает кровеносную систему на прочность.

Неосознанно охаю, когда Саша, потеряв терпение, дергает боксеры и освобождает член. Задерживая дыхание, завороженно смотрю на то, как этот потрясающий тяжелый орган раскачивается, пока Георгиев отбрасывает ткань, расставляет широко ноги и подается ко мне. Одной рукой он со сдавленным стоном сгребает в кулак свою мошонку. А второй разительно нежно убирает мои волосы. Прочесывает пальцами от виска на затылок и уже там стягивает в хвост. Второй стон вибрирует надо мной, когда Саша прижимает мое лицо к своему члену. Не знаю, что конкретно ему дает этот контакт. Я чувствую бархат раскаленной плоти щекой и содрогаюсь.

С трудом вдыхаю.

А потом… Пропитываюсь мужскими половыми феромонами, и меня накрывает мощнейшей волной возбуждения.

«Это все шампанское…» – убеждаю себя.

Любовь нельзя совмещать с алкоголем. Он усугубляет ее протекание до состояния затяжной наркотической эйфории. Стремительно усиливается симптоматика. Идет неизбежная передозировка эндорфинами, дофамином, серотонином и окситоцином.

Кажется, что в мире существует только любовь. Ничего кроме.