Видимо, техники возятся, оживить бронированную дуру норовят.

Гвардии лейтенант Васюк приказал по пустому огня не открывать, наблюдать, сохранять бдительность, готовиться к ночи. Имелась догадка, что придет немецкая разведка, начнут прощупывать.

Начало темнеть. Ужина, понятно, не предвиделось, уже не пройдет старшина Кинибаев. Телефонисты вернулись, рассказали, что немцы охранение у ручья выставили, не очень густо, но пулемет там плотно простреливает. Ладно, тоже ожидаемая напасть.

Серега разрешил вскрыть скопленный ротный НЗ. Запас провизии был не особо обильный: несколько банок трофейных консервов, крошечные коробочки с сомнительным немецким медом, да три пачки печенья командирского доппайка, с какого-то перепугу вдруг переданных ротному еще в конце мая.

Гвардии лейтенант Васюк пошел по траншеям, прикидывая планы действий на всякие варианты. Понятно, ответственность на ротном: рано отойдешь – ответишь, опоздаешь с отходом – тоже ответишь, только уже на иной диспозиции и не перед штабом полка, а перед павшими бойцами. Серега хмыкнул, представляя построение перед вратами рая: вокруг эти самые… кущи, типа санаторных кипарисовых аллеек, бойцы в белоснежных простынях, смотрят на командира неодобрительно, а у самих рожи опять щетинистые, заросшие. Да, совсем сдурел Серый. Говорят, что на войне неверующих нет, и эта мысль имеет под собой основания. Но не в такой же сатирической форме о рае думать? Заканчивай с иронией, лейтенант, нашел время и место.

Приостановившийся и доставший последнюю сигаретку Серега опомнился – место в траншее действительно было неудачным. У этого поворота Тизатуллина убило и того молодого… светлоглазый такой паренек, как же его фамилия была?

Серега отошел на пару шагов, затягиваясь, пытался вспомнить. Нет, не шло на ум. Накрыло бойцов одной гадостно точной миной – вон след в откосе еще угадывается. А вот бойца звали…. Тизатуллин был именем Нассибула, а боец… он из Торжка, фамилия такая простая…

Вспыхнула на левом фланге очередная немецкая ракета, подсветила изнуренную память лейтенанта. Бойца звали – Гончаров. Алексей Гончаров, точно. Вон там они с Тизатуллиным в «братской» лежат, общий список захороненных в штаб отправлен, копию ротный себе на всякий случай оставил.

Хреновая сигаретка обожгла губы, Серега выбросил ее, вмял сапогом в воду. Всё, закончили перекур.

Дальше по траншее позвякивали котелком, доедая «консервно-водяной эн-зэ бульон» и обсуждая печенье:

— На ощупь рассыпчатое. Но зачерствело. Его бы по две штуке на рыло, да в промежуток кусочек маслица. В штабах наверняка так и завтракают.

— Угу. Еще повидлой сверху мажут.

— А что ты думаешь, Сема, может, и повидлой. Это же дополнительно, сверх официального питания. Там командному составу и свежие яйца дают. Вроде как по воскресениям.

— Крапивкин, сейчас за такие разговоры кто-то своих яиц лишится. И даже не дожидаясь воскресенья, – в голос предупредил ротный.

В траншее шепотом матюгнулись и уронили ложку, потом злословец Крапивкин оправдался:

— Я же не про вас, товарищ лейтенант. Так вообще… мечтаем о съестном.

— Нашли о чем мечты мечтать, – проворчал Серега, проходя между присевших на земляную приступку-ступеньку бойцов. – Печенья, пироги, пряники.… Ну нету у нас на складах армии сейчас печений. И во всей стране печений не особо густо. Трудно понять, что ли?

— Отчего трудно? Не трудно. Да были ли когда солдатские печенья? – грустно вопросил неугомонный Крапивкин.

— Были, – вздохнул, приостанавливаясь, ротный. – Не, я точно помню. Галеты «Арктика» и галеты «Военный поход». Мы когда из Лиепаи прорывались, запас имели. Не особенно рассыпчатые, но стопроцентной питательности. Каждый красноармеец группы прорыва имел несколько пачек в вещмешке. Но то было год назад. С тех пор, красноармеец Крапивкин, наша армия сожрала немало галет, крекеров, суфле и прочего. И они кончились. Соберут труженики тыла новый урожай, спекут нам новые крекеры.

— Это мы готовы подождать. С нами-то как, товарищ лейтенант? Окружили же, – осторожно вопросил Крапивкин.

— Не окружили, а обошли с одного фланга. Ничего страшного. Вон наши – за ручьем. Говенный – водный поток знаменитый, но не особо широкий. Нужно будет, переправишься. Или к нам подкрепление переправят.

— Вот это вряд ли, товарищ лейтенант, – сказал кто-то из соседней, невидимой во мраке ячейки. – Давит немец. По всей дивизии давит. Слышно же. А нас прикрывать оставили.

— Кто-то должен и прикрывать, – согласился ротный. – Сегодня мы прикрываем, завтра нас прикрывают. Стандартный тактический маневр. Что случилось-то, а, товарищи гвардейцы? Ну, развернулся чуток фронт, такое случается. Это мы долго тут сидели, поотвыкли слегка от маневров. Отдыхайте, пока есть возможность, чай пейте, оружие проверяйте. Тут и без знания всяких военных тайн очевидно – дело будет.

— Это верно, – вздохнула траншея.

Вернулся гвардии лейтенант Васюк в блиндаж КП, съел теплый супчик, вдумчиво и ровненько размазал памятной финкой жирок по оставленной печеньке, поужинал, попил «чаю» со связистами, поразмыслил, и все же решил рискнуть. Вызвал взводных…

Оказалось – верно угадал. Немцы не разведкой двинулись, а сразу густо, уверенно. Скопились у болотца на фланге, и без выстрелов к ротной траншее…

— Не пальните, – шипел Серега, двигаясь вдоль знакомых стрелковых ячеек и стараясь не хлюпать. – Только по команде! Подпускаем.

Порядком обезлюдела траншея – два взвода и пулеметы ротный отвел во вторую линию – там окопы были так себе, не особо обустроенные, но сейчас дадут глубину обороны. Рискованно, но этой ночью все рискованно. Зато бойцы знают, что прикрытие уж точно есть, не драпанут до момента.

Тихо. Даже дыхания сидящих рядом, прижавшихся к стене траншеи бойцов не слышно. Может и не дышат. И немцы беззвучны. Сколько их? Рота или больше?

Остановилось время. Нет часов, не висят ракеты, только вдали бахает артиллерия. Это ближе к Сычевке. А здесь не фронт, провал безмолвной тьмы. Только звезды над головой светят, да и те вполнакала.

Серега поправил ремень каски, смотрел вверх. Вроде ни о чем и не думал. Всё уже продуманно, менять и суетиться поздно. Отгадают тактическую хитрость немцы – капец первой траншее, закидают гранатами, ворвутся на флангах. Да и вторая вряд ли устоит. Но не должны, не должны. Ушли «иваны», за ручей отступили, оно же вполне вероятно.

Закричала птица где-то у Говенного. Серега вздрогнул, наверное, сотня людей вздрогнула. Немцам-то что – знай ползи, пыхти, попердывай. А тут жди, не дыши.

И что за птица с таким мерзким голосом?

Вот теперь было слышно – ползут. Невнятный шорох, дыхание. Даже вроде запах докатился – потный, удушливый, сладковатым дерьмом каким-то парфюмерным потянуло, опять с ноткой мертвечины. Наверное, мнится.

Гвардии лейтенант