Магистрат Риги в 1738 г. опубликовал следующее распоряжение: «Так как, согласно старым постановлениям, не-немцам не дозволяется владеть недвижимым имуществом, и, кроме того, им не могут быть предоставлены принадлежавшие бюргерам права, вольности и преимущества, к которым надо причислить также владение недвижимым имуществом, то в силу этого предписывается всем и каждому не-немцу, владеющим в городе недвижимым имуществом, ликвидировать и продать его в течение одного года и одного дня здешним бюргерам или тому, кто имеет право владеть им».[122]

Эстонские историки Г.И. Наана и А.К. Вассар писали: «В Эстляндии и Лифляндии в основном сохранился также сложившийся в предыдущем столетии феодальный порядок управления и судопроизводства, который характеризуется привилегиями дворянства и городов, господством лютеранской церкви, признанием немецкого языка в качестве официального языка, сохранением различий в обложении податями и в течение долгого времени даже сохранением местных пошлин. Все это и составляло существо так называемого остезейского особого порядка, который отделял эти губернии от остальной России и предоставлял почти неограниченную власть местным помещикам-немцам. Остезейский особый порядок серьезно препятствовал более тесному сближению Эстонии с Россией и чрезвычайно усиливал крепостнический гнет немецких помещиков над крестьянскими массами. Остезейский особый порядок был воплощением феодально-крепостнической реакции и отсталости».[123]

Как видим, Петр и его преемники создали в Прибалтике эдакий германский заповедник. Местное население не только не обрусевало, а все более и более онемечивалось. Вспомним, что до Петра I все московские цари и великие князья, присоединив к Московскому государству окраинные территории, кнутом и пряником пытались перемешать их население с русскими из центральных областей.

Почему же Петр и все последующие цари, за исключением разве что Екатерины Великой, создавали этот заповедник? Основных причин две.

Во-первых, Петр был германофилом и предпочел бы больше иметь германских подданных, чем русских людей. Спор о том, было ли знаменитое «завещание Петра Великого» подлинным, выходит за рамки работы. Скажу лишь одно, если это завещание и фальшивое, то наш великий реформатор постоянно думал о возможности присоединения германских земель.

Все наши цари лезли в германские дела, и их остановил лишь разгром Франции в 1870 г. и создание Германской империи. Вполне логично, что захват немецких земель царями мог быть облегчен при наличии мини-Германии в составе своей империи.

Была и вторая причина, куда более прозаичная. Ни один царь после Петра не сидел твердо на троне. Недаром в Европе острили, что «русский режим – это самодержавие, ограниченное удавкой». Призрак Ропши или Михайловского замка не давал спокойно спать всем императорам, включая Николая II.

Романовы знали римскую формулу «разделяй и властвуй» и с удовольствием взирали на конфликт между русским и германским дворянством. Вспомним, сколько германских фамилий встречается среди руководителей карательных служб XIX века. Правда, иной раз и достаточно обрусевшие немцы досаждали династии. Их хватает и среди убийц Павла, и среди декабристов.

Русская образованная общественность от аристократов до разночинцев считала Прибалтику чем-то типа Саксонии или Баварии, а об эстонцах или латышах никто ничего не знал. Так что на фразу из повести и фильма «Гардемарины, вперед!» – «Ах ты, сука курляндская!» – латыши не обижаются. Русский человек, пусть даже поручик, и не знал, что в Курляндии, кроме немцев, есть еще какие-то латыши.

Стоит заметить, что «германский заповедник» раздражал Екатерину Великую. Она, будучи этнической немкой, больше заботилась об интересах России, чем псевдорусская династия Романовых.

Вот, к примеру, в 1762 г. рижский магистрат пожаловался русскому генерал-губернатору Броуну, что русские, приехавшие в Ригу, начали заниматься содержанием трактиров и мелкой торговлей. По мнению магистрата, их надо было принудить к физическому труду, «что принесло бы пользу рижской торговле и всей городской общине». Сейчас националисты и их приспешники в России утверждают, что Прибалтика была колонией России. Представим на секунду, что туземцы из Сенегала или Нигерии жалуются, что французы или англичане ведут у них торговлю, вместо того чтобы заниматься тяжелым физическим трудом!

Матушка Екатерина оставила сию просьбу без последствий, а 7 декабря 1765 г. утвердила новый Устав о рижской коммерции, сильно ограничивавший права магистрата. Но немцы из магистрата не унимались. Вот характерный пример. Один приехавший из-за границы немец, по фамилии Эфлейн, женатый на латышке, дочери Яна Штейгнауера, в 1767 г. подал магистрату просьбу о принятии его в полноправные бюргеры Риги. Магистрат отклонил просьбу Эфлейна на том основании, что его жена – латышка и что «пострадает хорошая слава города и торговля с заграницей, если бюргерами начнут принимать латышей, что ни в коем случае не являлось намерением ее императорского величества и ее предшественников…».

Но обстановка была уже иная, и сенат, который должен был решать дело Эфлейна, указал на эту перемену в политике правительства: «Рижское Большой гильдии мещанство, не входя в ее императорского величества попечение о истинной пользе своих верноподданных городов, каково особливо высочайше изъявить… соизволила в изданном 1763 года июля 25 дня манифесте, затмевает опубликованные манифесты…» Сенат приказал зачислить Эфлейна и его жену полноправными рижскими гражданами. Давая по этому делу указание принципиального характера: «…да и впредь в Риге принятием в мещанство таковых же, поступать на основании публикованного в 1763 году 25 июля ее императорского величества высочайшего манифеста и тамошних вышеписанных законов».

Мнение о том, что на немецких помещиках держалась вся экономика Эстляндии и Лифляндии, более чем неосновательно. Помещики все больше становились должниками ростовщиков и богатых купцов. К концу XVIII в. сумма долгов лифляндских поместий составляла 11 млн. рублей серебром.[124]Не лучше обстояло дело в Эстляндии. Имения закладывались и перезакладывались, часто продавались. Если с 1761 по 1770 г. в Лифляндии было продано всего

8 имений, то за вдвое меньший срок (с 1796 по 1800 г.) – 83.

В подобной ситуации русское правительство могло безболезненно для экономики края начать процесс русификации, выкупая за умеренную плату имения с крестьянами. Эти имения можно было пожаловать русским дворянам или, еще лучше, перевести в казенные земли, а крестьян – в казенные крестьяне. Взамен лояльным германским дворянам можно было дать земли в Центральной, а еще лучше, в Новой России.