смывая с себя пот, сперму и косметику. Потом встала перед зеркалом, рассматривая свое лицо. Без макияжа, порозовевшее после секса и горячего душа, оно показалось ей вполне симпатичным, а под определенным углом, когда она склонила голову набок, даже прекрасным.

Наверно, у Майте просто разыгралось воображение, ей хотелось почувствовать себя желанной, но это была приятная иллюзия.

Надев свой потрепанный розовый халат, Майте вернулась в спальню. Рубен уже устроился на кровати. Приподнявшись на локте, он наблюдал за девушкой. Она высушила полотенцем волосы, затем провела ладонью по вещицам, выставленным на туалетном столике. Это были ее сокровища — драгоценности, спасенные с погибшего корабля. Майте погладила статуэтку святого Иуды Фаддея и флакончик духов, думая о безликих мужчинах, размахивающих ритуальными кинжалами, и связанных девушках, возлежащих на каменных жертвенниках.

— Что-то не так? — спросил Рубен.

— Хм? — отозвалась она.

— Вид у тебя встревоженный.

— А ты не встревожен?

— Конечно же встревожен. Но предпочел бы не думать о плохом перед сном. Черт, как же я устал!

— А я всегда о чем-нибудь думаю. Порой смотрю на какое-то слово в словаре и думаю, почему оно имеет такое значение… Почему «горячий» означает «горячий», а «холодный» — «холодный»? Почему некоторые слова одинаково звучат, но обозначают разные понятия? А еще я размышляю о том, почему что-то сложилось так, а не иначе…

Рубен с удивлением посмотрел на Майте, словно она заговорила на незнакомом языке.

— Ты не такой, — заметила она. — Не имеешь привычки предаваться долгим размышлениям.

— Смотря о чем.

— Леонора… что она сказала?

Майте предположила, что Рубен расстроится, если она упомянет про девушку, но он просто пожал плечами. Она достала из комода ночную сорочку — спереди на пуговицах сверху донизу, с рюшечками на рукавах. Сорочка была страшненькая, в такой стыдно показываться перед парнем, но Майте все равно натянула ее на себя и скользнула под одеяло.

Рубен снял с себя одежду, в которой он ходил целый день, но пижаму не надел. И душ не стал принимать. А взял ли он вообще с собой пижаму? Может, привык спать нагишом. Майте представила его вместе с Леонорой в квартире, пропитанной мускусным запахом их тел.

— Я все равно считаю, что нужно известить Эмилио. — Майте повернула голову на подушке и посмотрела на Рубена. — Нехорошо это, если мы утаим от него, что она жива и здорова.

— Эмилио — богатенький сынок, приспешник ИРП. Я же тебе говорил. И глубже копать незачем, — отмахнулся Рубен.

— Какой же ты зануда, — проворчала Майте. — Кстати, где пистолет? А то вдруг сюда войдет убийца?! Он же тебя пристрелит. И ты умрешь в чем мать родила.

— Ты и впрямь слишком много думаешь, — заметил Рубен, но при этом он улыбался. — Умереть в постели после отменного секса — это не самая ужасная смерть. Если я все-таки примкну к герилье и окажусь в тех проклятых горах, о тебе буду вспоминать с нежностью.

Не сказать что Майте услышала признание в любви, но ей было приятно. Возможно, она ошибалась насчет Рубена и из него все-таки мог бы получиться герой комиксов. «Военный» — волнующий образ. Член герильи — это не совсем военный, рассудила Майте, но все же воин. Повстанец, сражающийся за правое дело.

Глава 23

В понедельник в восемь часов утра Элвис и Антилопа припарковались перед домом, где жил Сократ. Ночью он спал мало, неспокойно, урывками. Поначалу убеждал себя, что Хусто солгал и Гаспачо жив. Но ближе к рассвету был вынужден признать, что Гаспачо все же погиб. Причастен ли к этому Маг — неизвестно. А позвонить ему и спросить, не он ли убил Гаспачо, Элвис, разумеется, не мог.

Антилопа дремал, пережевывая жвачку. Элвис смотрел на кроссворд, лежавший у него на коленях, но ответы не шли на ум. Слово дня он выбрать не успел. В одном кармане куртки у него была отвертка, в другом — пачка сигарет, а вот зажигалку он забыл.

Примерно в половине второго дня Антилопа пихнул его локтем:

— Смотри, по-моему, это та девушка, за которой мы следим.

Это действительно была Майте. Она шла со своим приятелем, тем самым парнем, с которым Элвис ее уже видел. В паре они смотрелись диковато. Длинноволосый парень был похож на студента, она — чопорная дама в строгом костюме. Интересно, что это за парень, что их привело сюда? Они вошли в дом и через пару минут выскочили как ошпаренные, будто за ними гнался сам дьявол.

— Поезжай за ними, — приказал Элвис.

— Я думал, мы ведем наблюдение за домом.

— Планы поменялись. Раз они бегут как угорелые, значит, надо следовать за ними.

Однако преследование ничего интересного не дало. Майте с парнем просто вернулись к ее дому. Элвис припарковался, и они нашли Блондина. Все это время он вел наблюдение.

— Наконец-то! — воскликнул Блондин, закатив глаза. — Готовы меня сменить?

— Еще нет, — ответил Элвис. — Что у тебя здесь?

— Глухо как в танке. Девушка только что вернулась домой.

— Да, мы сели им на хвост у другого объекта.

— Что теперь? — спросил Антилопа. — Остаемся здесь?

Элвис не был уверен в том, что это целесообразно, но озвучивать свои сомнения не хотел, иначе его сочтут нерешительным, слабым. Блондин, сам того не желая, его выручил.

— Блин, я голодный как волк, — заявил он. — Пойдем сожрем что-нибудь приличное и вернемся.

— Ладно. Антилопа, сиди в машине и жди. Мы вернемся через двадцать минут, — сказал Элвис.

Заговорив о еде, Блондин напомнил ему, что и у него самого сосет под ложечкой. Да и голова раскалывается. Можно заодно и в аптеку зайти.

В двух кварталах от дома Майте находился парк, а по его периметру раскинулся небольшой рынок с закусочными, где в обеденный перерыв подкреплялись тако с безалкогольными напитками клерки и государственные служащие мелкого пошиба. Все, конечно, предпочитали комплексные обеды с пивом в каком-нибудь уютном кафе, но те, кто с трудом сводил концы с концами, довольствовались тако.

Элвис с Блондином остановились у одного из лотков, и женщина-продавец поставила перед ними две миски с мясом. Элвис посолил свое блюдо и стал медленно есть, сидя на перевернутом ведре, которое служило стулом. Из маленького радиоприемника звучала песня «Are You Lonesome Tonight?»[91], и несколько минут Элвис был абсолютно доволен жизнью, хоть его и зажимали с двух сторон Блондин и какой-то незнакомец, а рядом крутилась тощая собака, ожидавшая, что ей кинут объедки.

На мгновение музыка сгладила очертания всего вокруг, как в фильмах, когда пропадает резкость, картинка расплывается, возникает ореол (это слово