Вадим наклонился, подхватил Пашу под мышки, поднял, поволок по тротуару.

— Скотина ты все-таки, Паша! И баба у тебя хорошая, и дом, и деньги будут, а ты сам себя на тот свет гонишь! — бормотал Вадим, затаскивая Пашу по ступенькам крыльца.

Он вызвал лифт. Паша болтался из стороны в сторону, низко опустив голову, тягучие, как у бульдога, слюни капали на бетонный пол. Наконец лифт пришел, и Вадим втащил Пашу внутрь. Неожиданно Паша открыл глаза и посмотрел на Вадима жестким, ненавидящим взглядом и произнес, еле ворочая языком:

— Ты — сволочь!

— Молчи лучше, — устало попросил Вадим.

— Сволочь! С тебя все началось! — сказал Паша и размахнулся, чтобы его ударить.

Вадиму Георгиевичу не составило никакого труда перехватить его руку. Он разозлился — этот щенок будет еще руку на него поднимать! И он локтем вдавил Пашу в стенку лифта.

— Не хотел я с тобой в таком виде разговаривать — все равно утром ничего помнить не будешь, но ты сам напросился! Кто первым пришел в офис квартиру продавать, а?

— Пусти, больно! — прохрипел Паша. Лифт поднялся на нужный этаж. Вадим выволок

Пашу из кабины, открыл дверь, втолкнул внутрь, и Паша растянулся на полу.

— Все равно сволочь, — произнес он, пытаясь подняться. — Это из-за тебя все! Ненавижу!

— Зачем вы его толкнули? — Рита бросилась из комнаты на выручку Паше. — Зачем? Что он вам сделал?

Вадиму и самому вдруг стало стыдно за эту вспышку агрессии, он наклонился над Пашей, чтобы помочь ему подняться. И в это мгновение вдруг ослеп от страшной боли — Паша съездил ему по переносице. Хлынула кровь, закапала на линолеум в прихожей. Вадим схватился за нос, застонал, побежал в ванную. А Паша между тем разжал ладонь, и на пол упал металлический вентиль от водопроводного крана.

— Это тебе за все хорошее. Погоди, я еще ребят приведу, мы тебя сделаем, — произнес он удовлетворенно и снова закрыл глаза.

Рита принялась лупить Пашу по щекам. Паша слабо отбивался.

— Гадина, что ж ты делаешь? Как тебе не стыдно! Он нас кормит, поит, помогает! Он тебя вытащить пытался! Он все сделает! — У нее началась истерика.

Вадим слышал, как в прихожей кричит Рита, но даже не выглянул — он, запрокинув голову, пытался остановить кровь. Кровь не останавливалась. Наверное, этого надо было ожидать — рано или поздно Паша должен был сорваться, раз он считал и считает Вадима виновником всех его бед. Удивительно еще, как до сих пор-то сдерживался. «Удивительно мягкий человек! — насмешливо подумал Вадим, осторожно трогая ноющий нос. — Что ж, видимо, придется уходить из этого гостеприимного дома!» Вадим прислушался — в прихожей началась какая-то возня.

Он вышел из ванной комнаты. Рита, подхватив Пашу под мышки, затаскивала его в комнату.

— Кровь не останавливается. Похоже, нос сломан, — сказал Вадим. — Придется, наверное, в травмпункт идти.

— Идите, идите ради бога, видите, что творится! — сказала Рита.

Вадим Георгиевич, часто запрокидывая голову и прикладывая к носу красный от крови платок, вышел из подъезда и торопливо зашагал по улице.

* * *

Александра сидела за письменным столом своего отца и грызла колпачок ручки. Свет настольной лампы выхватывал разложенные на столе бумаги с бесконечными рядами фамилий и цифр. Александра пробегала глазами по строчкам — сидела уже не первый вечер, ложилась спать только в третьем часу ночи. Она даже не ожидала, что их окажется так много. Бредов действительно постарался, помог.

Позавчера наконец-то удалось продать дом. Конечно, не за сто пятьдесят тысяч, как она хотела, а за сто двадцать. Чтобы купили быстро, пришлось уступать. Сейчас за эту разницу в деньгах в Москве даже трехкомнатную взять можно. А вообще такие дома никого больше не интересовали. Большой дом содержать — одно разорение. За большой дом и налог ежегодный огромный, центрального отопления нет, поэтому приходится тысячи киловатт энергии жечь, чтобы зимой с холоду не околеть; охране заплати, за новую подъездную дорогу заплати, потому что старую халтурщики с нарушением технологии укладывали и за год она вся в землю ушла; за то заплати, за се заплати — в общем, совсем неплохо, что избавились они теперь от этой дойной коровы, да и зачем она им, эта дача, когда у матери свой дом по Ленинградке? Куда он ей одной?

— Так, Греция, Афины, вылет во вторник, восьмого февраля, — бормотала Александра, раскладывая перед собой очередную распечатку. — Греция, Греция. В Греции все есть. — Она глянула на плохонькую фотографию мужика, которая стояла перед ней на столе. — Сразу видно — гад! Ищем!

Александра приложила к первой строчке пластмассовую линейку, стала медленно перемещать ее вниз.

После смерти отца мать сильно сдала. Ходит по квартире, как сомнамбула, зачем-то перебирает вещи, которые давным-давно выкинуть пора. Память! Похоже, Вадима ненавидит, но ненавидит тихо — без разборок, без скандалов. Ни разу даже не заикнулась о его вине за все случившееся. Отец всегда в глаза правду-матку резал, а эта помалкивает. Ушла в себя, и все попытки Александры ее растормошить ни к чему не приводят. Она предлагала матери и к родственникам в Питер съездить, отвлечься, развеяться, и на курорт какой-нибудь зимний, воздухом подышать, полечиться — никаких эмоций! Даже с подругами своими перестала общаться. Конечно, за отцом как за каменной стеной. А тут эта опора рухнула. Да и не только у нее, у всех! Словно повисли они теперь над пропастью, уцепившись за тонкую нить паутины, и с ужасом смотрят в бездну, которая через какой-нибудь месяц может поглотить все их семейство вместе с достатком. Две трети кредита еще, с ума сойти!

Все худшие предположения Вадима оправдались. Новый директор завода, молодой, тридцатипятилетний мужик из новой генерации «белых воротничков», учившийся то ли в Кембридже, то ли в Гарварде и сделавший головокружительную чиновничью карьеру за каких-нибудь три года, действительно потребовал с «Гаранта» полной арендной оплаты за помещения. Никаких льгот, условия для всех равны. Не можете платить — до свидания! Нет, завод, конечно, здорово помог их семейству — и памятник на могиле Михаила Леонтьевича поставили, и безвозвратную ссуду выделили, и похороны почти целиком оплатили, и транспорт, и прочее-прочее… Даже дачу служебную оставили за Елизаветой Андреевной. Но как только кончилось время выполнения дежурных обязательств, связанных с понятиями общепринятых правил бережного отношения к памяти умершего руководителя, все от них отвернулись и занялись своими неотложными делами. В этих случаях дела всегда почему-то неотложные. Из-за новой политики дирекции «Гарант» теперь еле-еле сводил концы с концами. Арендная плата сжирала почти двадцать процентов ежемесячной прибыли агентства, и Владимир Иванович был вынужден принять решение сократить площади до размеров одной комнаты, так что просторного и стильного кабинета Вадима Георгиевича больше не существовало. В нем теперь расположилось мини-издательство по печати каких-то визиток, бланков и прочей типографской ерунды…