по воздуху в Ньюбери-Фолс[56]. Иными словами, индианка дала положительные ответы на все вопросы, которые пресвитеры и магистраты, чтобы ничего не упустить, задавали по протоколам прежних английских судов. Она созналась и во многом другом, но скорее в мелких земных уловках, чем в использовании потусторонних сил: так, поведала о том, что специально натянула бечевки, чтобы разбить посуду в доме пастора Таппау и тем самым создать шум и тревогу. Однако такие понятные ухищрения мало интересовали салемских кумушек. Правда, одна из них заметила, что даже в этом усматривает промысел Сатаны, остальные же предпочли обсуждать более серьезные преступления, демонические таинства и сверхъестественные полеты. Рассказчица закончила утверждением, что Хота должна быть повешена завтра утром, хотя в обмен на признание грехов ей обещали сохранить жизнь. Было решено, что первая обнаруженная ведьма послужит хорошим примером, тем более что это язычница-индианка, чья смерть не станет потерей для общества.

Здесь Грейс Хиксон высказала собственное мнение: хорошо, если с лица земли исчезнут ведьмы – будь то индейские или английские, язычницы или, что еще хуже, крещеные христианки, подобно Иуде предавшие Господа и перешедшие на сторону Сатаны. Она считала важным, что первая разоблаченная ведьма служила в благочестивом английском доме. Так все увидели, что затронутые дьявольским грехом истинно верующие христиане готовы отрезать правую руку и выколоть правый глаз[57]. Говорила она строго и складно. Та, что пришла последней, признала, что ее слова могут быть привлечены в качестве доказательства, ибо поговаривают, что Хота назвала и другие имена – причем кое-кого из самых благочестивых семейств, – с кем встретилась на дьявольском шабаше. На что Грейс ответила, что все правоверные горожане поддержат ее и, вопреки естественным привязанностям, пресекут распространение греха. Сама она настолько слаба телом, что не выносит зрелища смерти даже животного, но не позволит страху помешать завтра же утром оказаться среди свидетелей казни. Вопреки своему обычаю, Грейс Хиксон довольно подробно рассказала об этом разговоре соседок, что свидетельствовало об особом волнении.

В различной форме волнение передалось членам семьи. Фейт встревожилась, покраснела и принялась бесцельно бродить между гостиной и кухней, то и дело спрашивая мать о подробностях признания Хоты, словно желая убедиться, что индейская ведьма действительно повинна в ужасных таинственных деяниях.

Слушая рассказ, Лоис дрожала от страха и от мысли, что подобные события вообще возможны. Время от времени ее посещало сочувствие к несчастной женщине, обреченной на смерть в презрении со стороны людей и осуждении со стороны Бога, которого она так вероломно предала. Сейчас, когда сама Лоис сидела в кругу родных у веселого теплого очага в ожидании множества светлых, а может быть, даже счастливых дней, несчастная, объятая паникой и страхом, виновная, одинокая Хота маялась в холодных застенках городской тюрьмы. Лоис же, опасаясь невольного сочувствия пособнице Сатаны, молилась о прощении за малодушие и все же не могла не думать о милосердии Спасителя, вновь позволяя себе жалеть несчастную. Так продолжалось до тех пор, пока она окончательно не запуталась в том, что правильно, а что нет, и решила оставить все на суд Божий: пусть он расставит все по местам.

Пруденс же так радовалась новостям, как будто слушала какие-то забавные истории: то и дело требовала продолжения, совсем не боялась ведьм и колдовства и даже просила матушку взять ее утром на казнь. Лоис с отвращением наблюдала за выражением лица девочки, когда та умоляла об этом. Даже Грейс покоробила настойчивость дочери, и она решительно отрезала:

– Нет! Даже не проси, не пойдешь. Такие зрелища не предназначены для детей. Мне самой становится не по себе, стоит подумать об этом, но я должна пойти, чтобы показать, как истинная христианка принимает сторону Господа в борьбе с демонами. А тебя за одну лишь эту просьбу следовало бы выпороть.

– Как Хоту, да? Манассия рассказал, что пастор Таппау основательно выпорол ее перед допросом, – сообщила Пруденс.

Манассия поднял голову от привезенной отцом из Англии огромной Библии. Слов Пруденс он не слышал, а отреагировал на собственное имя. Все, кто был в комнате, испугались дикого взгляда и необычной бледности, а его привело в раздражение выражение лиц окружающих.

– Почему вы так странно на меня смотрите? – спросил Манассия недовольно.

– Пруденс только что передала нам твои слова, что пастор Таппау осквернил руки, выпоров ведьму Хоту, – поспешила ответить Грейс Хиксон. – Но что за дурная мысль овладела тобой? Поделись с нами и не мучайся, пытаясь постичь людскую ученость.

– Не людскую ученость постигаю я, а Слово Божие. Хочу больше узнать о природе греха колдовства и о том, действительно ли он непростителен перед Духом Святым[58]. Временами ощущаю мерзкое влияние, что толкает к порочным мыслям и неслыханным деяниям, и спрашиваю себя, уж не колдовские ли это силы. Ненавижу все, что говорю и делаю, и все же какое-то злобное существо руководит мной и заставляет говорить и делать то, что ненавижу. Почему тебя, матушка, удивляет мое стремление постичь природу колдовства и для того изучить Слово Божие? Разве ты не видела меня во власти демона?

Манассия говорил спокойно, печально, но с неопровержимой убежденностью. Грейс Хиксон подошла к нему и, чтобы утешить, начала:

– Сын мой, никто и никогда не видел, чтобы ты совершал богомерзкие поступки или произносил внушенные демонами слова. Иногда мы видели тебя, бедный мальчик, с помутненным сознанием, однако всякий раз мысли твои скорее искали Божью волю в запрещенных местах, чем хотя бы на миг подчинялись темным силам. Трудные дни давно миновали – перед тобой открыто будущее. Не думай о колдунах или колдовстве. Заговорив с тобой об этом, я поступила плохо. Пусть лучше Лоис посидит рядом и успокоит тебя.

Опечаленная подавленным состоянием кузена, Лоис искренне хотела его успокоить, но мысль о замужестве отвергала еще решительнее, чем прежде. Она чувствовала, что Грейс Хиксон день ото дня все больше склоняется к положительному решению, чувствуя способность английской девушки успокоить Манассию одним лишь звуком мелодичного голоса.

Он сжал ладонь Лоис:

– Позволь подержать тебя за руку. Сразу становится легче. Ах, Лоис, рядом с тобой я забываю все тревоги. Неужели никогда не настанет тот день, когда и ты услышишь голос, который постоянно обращается ко мне?

– Не слышу я этого голоса, кузен Манассия, – негромко, мягко возразила Лоис. – Но не думай о голосах. Лучше расскажи о том участке леса, который собираешься огородить и расчистить. Какие деревья там растут?

Руководствуясь интуитивной мудростью, простыми вопросами Лоис подвела молодого человека к практической, жизненной теме, где он всегда проявлял здравый смысл. Вот и сейчас