— Я не буду врать, клянусь святой Перпетуей! Я даже и говорить-то ничего не буду — сейчас приведу Заиза, ты только чуть-чуть подожди… Господин!

— Ну, что еще-то?

— А ты не обманешь с солидом?

— Кто бы говорил про обман! Черт с тобой, давай веди своего Заиза, да поторапливайся, пока у меня не пропала охота слушать ваши байки!

— Я сейчас, господин, я мигом… А своим я сказал, что побежал за веревкой. Просто не хотел при них… да и про Заиза вспомнил не сразу. Ты иди, господин… вон он, межевой камень.

Возле указанного ориентира — валуна в человеческий рост — Саша и уселся в ожидании появления таинственного Заиза. Тот оказался смешным лопоухим мальчишкой, еще более щуплым, нежели приведший его товарищ, тот самый, старшенький.

— Ну? — Александр сдвинул брови. — Говори, Заиз!

— Говори! — строго предупредил парня старший. — Да потом не смей никому болтать о нашей встрече, иначе голову оторву, понял?

Заиз испуганно икнул и хлопнул глазами:

— Это в августе было или, может, в июле, ну, летом еще, я скот пас, отару… А утром, раненько, к морю спустился — обмыться. Смотрю — женщина! Страшная… И это… нагая!

— Но, но! — удивился молодой человек. — А ну-ка, давай поясни, что значит страшная и нагая?

— Ну, худая очень, вот, верно, как я!

— Не ври ты, черт! — Старшой живенько залепил своему протеже звонкую оплеуху. — Таких худых, как ты, не бывает! Кому сказал — говори чистую правду.

— Так я и… — Заиз боязливо всхлипнул. — Я и говорю. Чистую правду…

— Значит, тощая?

— Ну, может, господин, и не совсем худая, но и не такая, как все деревенские женщины. Наши-то пухленькие, красивые… а эта…

— Так, понял тебя. — Александр усмехнулся: у разных народов в разные эпохи представления о женской красоте сильно отличались. — Дальше говори.

— Ну вот, нагая… одна узенькая голубая полоска на бедрах… и это… — Парнишка сглотнул слюну и шмыгнул носом. — Грудь голая.

Узенькая голубая полоска… Саша вспомнил любимый Катин купальник. И голая грудь… Ну да — верхнюю часть бикини, вероятней всего, сорвало волнами.

— А лицо? Лица ее ты не помнишь?

— Не, господин, далековато было. Вот мальчишка с ней маленький был — это помню.

— А лодка?

— А лодку наши позже нашли, да и то разбитую. Желтенькую такую.

— Цвет волос ты тоже не разглядел? Или, может, татуировки?

— Волосы вроде темные… Больше ничего не видел, так ведь и недолго я на них смотрел — они к своим побежали!

— К своим? — Молодой человек с удивлением вскинул брови. — Это как понимать — к своим? Откуда ты это знаешь?

— Да видно было… Корабль в бухте был, и с него лодка… или — к нему, с берега плыли… не помню точно. Так с нее женщину эту заметили… или она первая помахала. Грудь так прикрыла, ребенка за руку взяла… А ее с лодки окликнули. И она радостно так отозвалась, побежала навстречу.

— Та-ак… дальше что?

— А ничего, господин. В лодку села, да к кораблю они и поплыли. Во! На плечи ей что-то накинули… ну, те, кто в лодке…

Александр шумно вздохнул:

— Поня-а-атно… То есть ничего не понятно. И с чего она к лодке побежала? Гм… А что за корабль был? Большой?

— Да не особенно. — Заиз пожал плечами.

— А как выглядел?

— Да я не могу рассказать… Нарисовать если только.

— Нарисовать?

— Ну, вон, на песке… Рисовать? — Парнишка почему-то посмотрел не на своего собеседника, а на старшого.

— Рисуй, — махнул рукой тот. — Только быстрее, некогда нам тут с тобой.

— А я сейчас, сейчас… пойдемте.

Они спустились на пляж, к морю, Заиз встал на коленки, подобрал раковину…

Надо сказать, рисовал он довольно умело — этакий местный самородок, неожиданный в здешних местах. Оп — провел линию — борта, а вот мачты… паруса… Черт побери! Саша глазам своим не поверил, хотя, признаться, в глубине души что-то примерно такое и ожидал. Еще бы! Парнишка-то изобразил на песке типичную гафельную шхуну. Во всех подробностях такелажа.

…Ваш соратник —

не простолюдин…

…Кровь благородная

видна по выправке!

«Беовульф»

Девушки вовсе не казались испуганными — смуглые лица их большей частью не выражали вообще никаких эмоций. Просто усталость, просто потухшие глаза, устремленный в землю взгляд.

— А ну-ка, подними голову, дура! — каркающим голосом произнес низенький, противного вида старик с плешью почти во всю голову.

Огромную, отороченную мехом шапку он снял и крепко держал в руках — видать, прятал в ней золотые монеты, опасаясь, что здесь, в рыночной толчее, ушлые воришки живо срежут с пояса кошель. Да и то сказать — кто же в кошельке деньги носит? Особенно в таких местах? Так, если только всякую мелочь.

— Хозяин! Эй, хозяин! — Старик громко позвал высоченного бородача в длинном плаще, который, однако, на его фигуре смотрелся куцым. — Хозяин! Эй, уважаемый?

— Что тебе, любезнейший господин?

— Пусть эта рабыня поднимет голову… Да-да, вот эта! Ишь, упирается, словно лошадь. Она что у тебя, непослушная?

— Да что ты такое говоришь, уважаемый?! Это же сама покорность. Смотри, какие у нее ласковые глаза… Как у стельной телки! А грудь? Грудь какая! — Продавец без всякого смущения рванул на девчонке рубище, обнажив грудь и спину. — Потрогай… Ну как?

— Гхм, гхм, — покашлял старик. — Не очень-то она и упруга.

— Ха, не упруга? Очень даже упруга, вот, смотри! — Работорговец принялся мять соски невольницы с такой силой, что бедняжка даже застонала и попыталась отстраниться, однако куда там! Торговец делал все, чтобы подороже и поскорее продать свой товар. — Ну как тебе? Глянь, какая стройная! Вот… — Быстрым жестом купец сорвал с девушки последние остатки одежды, похлопал несчастную по бедрам и ягодицам. — Красота!

— Какая-то она сутулая… и худая, — проведя пальцем по позвоночнику невольницы, недовольно произнес плешивый. — Вон, ребра торчат! Это ж ее только откормить во сколько денег встанет!

— Да, девка худа, спору нет, — поддержал старика один из подошедших поближе зевак-покупателей, кривоногий тип в грязно-белом бурнусе. — Худа и уродлива.

— Уродлива? Худа? — взвился торговец, оскорбленный в лучших чувствах. — Да что бы вы понимали в женской красоте! Посмотрите, бедра какие стройные! А кожа? Светлая, словно молоко верблюдицы!