– На… Возьми… Чтоб ты подавился.

Чуркин принял со всем благородством, разгладил и принялся рассматривать на свет: не фальшивая ли кредитка. Клиент закипал.

– Может, тебе серебром заплатить?

– Не извольте беспокоиться, мы свое дело знаем-с, – Чуркин не торопясь вынул набитый бумажник, вложил в него купюру и тщательно засунул обратно в карман. – Желаете сами править или прикажете отвезти-с?

– Сам, все сам, ничего не надо, давай уже! – заторопился обозленный клиент.

Чуркин пригласил его в кабинку. Господин отказался от помощи, влез сам и устроился на скамеечке. Взяв под уздцы, артельщик легонько дернул. Лошадка тронулась.

– Отойдите! Не нуждаюсь в вашей помощи!

– Как угодно-с, – сказал Чуркин и отошел в сторону.

Нервный клиент так хлестнул лошадку, что она поворотила морду в удивлении. «Чай, не в забег собрались», – словно хотела ему сказать. И пошла покорно. Кабинка быстро удалялась в залив. А Чуркин подумал: чего это взбрело в такой день фокусы устраивать? Не купаться же чудак этот собрался. И куда его понесло?

Николя бессовестно проспал. Когда выглянул на улицу, день был в самом разгаре. И на душе сразу стало глупо и весело, как бывает, когда радуешься непонятно чему, и кажется, что впереди ожидает только хорошее и чудесное. Наскоро заморив червячка стопкой блинов, яичницей с колбасой, ломтем белого хлеба с маслом и стаканом свежих сливок, но сумев отказаться от куриных котлеток, чем огорчил мадам Матюшкову, Николя накинул единственный светлый пиджак, подходящий к такому дню, и отправился на променад.

Город нежился в благодати дня. Улицы были пустынны, в лавках торчали полусонные приказчики, и ноги сами понесли его к пляжу. Николя шел без всякой определенной цели, просто захотелось посмотреть на сверкание волн, подышать морским воздухом да и побыть на берегу, позабыв про тяжкие обязанности, и снова вернуть себе беззаботный отпуск. На песок он вышел, не снимая ботинок.

На пляже общество было в сборе. Белели зонтики дам, там и тут виднелись сорочки мужчин, стянутые только жилетками, а пиджаки брошены где попало. Дети бегали без всякого присмотра, и никто их не одергивал и не учил, как вести себя на людях. Публика нежилась под солнцем, и казалось, что наступили всеобщий мир и благодать. Все это было так мило и славно, что Николя невольно заулыбался. Все ему нравилось и казалось расчудесным. Даже постовой рядом с шалашом показался таким милым в своем беленом мундире. Ему захотелось пройти по самой кромке волн и, может быть, замочить ноги, или даже умыть лицо морской водой, или сделать какую-нибудь забавную глупость.

Николя было стыдно заслонять людям солнце, и он выбрал самый длинный путь, в обход шезлонгов и расстеленных одеял. Все же совсем не мешать было невозможно. Николя старался быть чрезвычайно вежливым, осторожно пробираясь мимо отдыхающих, чтобы ненароком не наступить на чье-то одеяло или не шаркнуть песком. Он проявлял чудеса гибкости, хотя перед ним то и дело пробегали чьи-то дети, матери их строго поглядывали на него, а отцам было совершенно безразлично, кто тут бродит среди разморенных тел.

Солнце светило высоко. Ему приходилось жмуриться и прикрываться ладошкой. До заветной цели было рукой подать. Николя видел, как волны лениво шлепали мокрый песок и манили прохладой.

– Вассал мой… – голос был строг, но интонация маняща.

Николя обернулся, все еще щурясь.

– Моя королева! – он изобразил нечто вроде галантного поклона при дворе Людовика XIV, о котором имел смутные представления.

Катерина Ивановна полулежала в шезлонге. Волосы ее, туго стянутые в хвост, блестели, как лакированные. Свободное платье, чуть широковатое, было простым, но привлекательным. Именно таким, в каком и надо бывать на пляже, где дамы не кичатся нарядами, а только мечтают, как бы подставить ветру чуть больше дозволенного приличиями, но при этом не загореть. Как известно, загар на лице или декольте – признак низших классов, всяких там рабочих и крестьян, целые дни проводящих в трудах под солнцем.

Ему указали сесть в ногах. Николя исполнил это с большой охотой, не боясь испортить брюк. Он уселся на песок и смотрел на нее снизу вверх, с подчеркнутым восхищением, что в целом вписывалось в характер шального, но честного наследника.

– Вы сегодня демократично одеты, – сказала Катерина Ивановна, оценив слегка поношенный костюм.

– Будь моя воля – скинул бы его и остался… да хоть в чем мать родила, – ответил он. – Такая погода, а мучайся в одежде.

– Вы опасный вольнодумец, господин Гривцов. Находиться на пляже без одежды, это как такое можно выдумать?

– А вы бы смогли, если бы никого не было вокруг? Вот так взять и скинуть с себя все условности. Отдаться природе, ветру, солнцу, морю, в конце концов…

Вопрос несколько озадачил Катерину Ивановну, подводил к опасной грани того, что позволительно спрашивать мужчине.

– Мне хватает куда более простых развлечений, – ответила она. – Что за разговоры, в самом деле? Немедленно прекратите.

– Слушаюсь! – сказал Николя и стукнул лбом об колени.

Катерина Ивановна не удержалась от улыбки.

– А вот вы бы, Гривцов, смогли совершить невероятную дерзость: взять и раздеться прямо перед всеми до… ну, сами знаете…

Николя тут же скинул пиджак и взялся за галстук.

– Только прикажите.

– Ну, все-все! – замахали на него. – Верю, что вы покорны моей воле. Не хватало еще скандала на пляже, и чтобы вас забрали в полицию за оскорбление общественных нравов. Вижу, вы способны на поступок…

– А вы? – спросил Николя.

Вопрос вышел излишне прямым. Как приставленная к горлу тросточка.

– Желаете знать, на что я способна? – в ответ спросила Катерина Ивановна. – Зачем вам это?

– Мне все о вас интересно знать. Нечто особенное – тем более. Так что же?

– Вы слишком любопытны, Гривцов. Некоторые вещи следует обойти молчанием.

– Ну, королева, что вам стоит! Это ведь не любопытство. Мне ужасно интересно.

– Ужасно? Полагаете, это так должно быть ужасно?

– Что вы, Катерина Ивановна, это я ведь про свою любознательность. Прямо так и распирает. Пощадите, иначе лопну.

– Ну, ради того, чтобы спасти вашу молодую жизнь…

– Вот именно, королева, спасите, спасите меня! Пожалейте вашего слугу!

– Что ж… скажу вам так: это зависит от цели.

– Ух ты! – воскликнул Николя. – Скажем, если бы у вас была цель важная или, скажем, такая, от достижения которой вся ваша жизнь переменится в одну минуту, решились бы?