особо стремятся к близости с Богом. Я знаю очень приятных людей, лидеров различных общественных организаций, которые считают любые духовные практики «сомнительной мистикой». Я отношусь к их выбору, а часто и к занятиям, с большим уважением, но при этом не забываю, что Библия ясно призывает нас к близости с Богом, а ее герои нередко переживают мистический опыт.

Так каким же должен быть зрелый христианин? Как мое поведение влияет на отношения с Богом?

Я очень внимательно вчитывался в Новый Завет, выписывал отрывки, которые призывали верующих возрастать духовно. Я пытался найти за заповедями — не кради, не сплетничай, помогай бедным — глубинные мотивы, которые позвали бы людей на путь возрастания. На чем основывались Спаситель, апостол Павел и другие новозаветные авторы? Ища закономерности, я исписал тонны бумаги.

Новый Завет изображает жизнь с Богом как путь, состоящий из нескольких этапов. Ради удобства я условно выделил три: ребенок, взрослый, родитель. Они охватывают всю человеческую жизнь. Вначале я исследовал отрывки, адресованные новоначальным христианам и тем, которые надолго застряли в младенческом состоянии.

Каждый, кто воспитывал детей, понимает: надеяться на то, что в ребенке само собой возобладает «разумное и доброе», — не всегда разумно. Я знаю родителей, которые хотели, чтобы их сын стал зрелым не по годам, а потому позволяли мальчику принимать все решения самостоятельно. Лишь объясняли, к чему может привести тот или иной выбор, а затем, мол, пусть думает сам. Одну такую сцену я наблюдал в зимний день, когда температура упала ниже нуля, а землю припорошило снегом. Дрю, которому было всего лишь четыре года, решил побегать по улице в шортах и маечке. Родители квалифицированно сообщили малышу, что на холоде снижается сопротивляемость организма к инфекционным заболеваниям, а длительная прогулка может привести к гипотермии и обморожению. В ответ Дрю топнул ножкой и заявил: «Но я хочу!» Разумное начало в мальчике не возобладало, и родители пустили–таки сына на прогулку раздетым, надеясь, что мороз быстро загонит его обратно.

Свидетелем противоположной сцены я стал летом на берегу Мичиганского озера. На мостках, свесив ноги и глядя вниз на холодную, неспокойную воду, сидел небольшой мальчик. «Нет! — приговаривал он, явно повторяя сам себе родительские наставления. — Нет, нет и нет!» Едва ли он сумел бы внятно объяснить, почему радости озера для него запретны, но правила понимал и в воду не лез. Надо полагать, родители прибегли не к научно–воспитательным принципам, а пообещали сынишке что–нибудь вроде хорошей порки, если он не послушается.

Когда я изучал Новый Завет под этим углом, этап «ребенок» пришлось помечать неожиданно часто. Иисус не чурался грозить суровым наказанием нечестивцам и обещать награды праведникам. Бывают поступки столь вредные, что их надо строго запрещать. Врач никогда не скажет алкоголику, что тот может иногда пропустить рюмочку или напиваться лишь по вечерам. Судья не посоветует вору–рецидивисту: «Ты давай, попробуй без крайностей. Ну хотя бы, воруй только по выходным дням». Единственным возможным требованием здесь может быть ответ в духе апостола Павла: «Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись» (Еф 4:28).

Кстати, нередко наставления Павла звучат почти с отчаянием. «Неужели вы не знаете? Неужели не понимаете?» — расстраивается апостол, видя, что люди, которых Бог зовет к высокой святости, ссорятся из–за того, можно ли есть мясо и совершать обрезание. Он произносит пламенные речи, подобно отцам, которые убеждают детей кушать овощи и кашу «для вашего же собственного блага».

Новозаветные авторы не в состоянии постичь, почему некоторые верующие так и остались вечными младенцами или подростками, когда им подобает уже взрослое поведение. Да, апостолы предпочли бы говорить со всеми христианами на равных, предоставляя им полную свободу выбора. Но вместо этого они вынуждены припугивать их разрушительными последствиями неверных поступков: с инфантильным человеком следует говорить, не рассчитывая, что он прислушается к голосу рассудка. Пусть подростки воздержаться от добрачного секса или курения хотя бы из страха заболеть СПИДом или раком легких. Возможно, такое воздержание не принесет особой пользы их душам, но уж телам пригодится точно.

***

До сих пор я не упоминал о трудном периоде моей жизни, связанном с серьезными физическими ограничениями. Тогда я не мог ходить и разговаривать. Я, не вставая, лежал в постели, суча ручками и ножками. Я не мог сфокусировать взгляд, не мог самостоятельно поесть, и у меня было недержание мочи и кала. А еще я практически не сознавал, что происходит вокруг. И ничего поделать тут было нельзя: я был младенцем

Но потом я вырос из состояния младенчества и сейчас оглядываюсь на него, как на время, необходимое для перехода к зрелости, без которого невозможно стать взрослым. Конечно, ни один нормальный человек не желает на всю жизнь остаться младенцем. Нет ничего печальнее в жизни, чем остановка взросления. Гусеница, которая не превращается в бабочку. Головастик, который не становится лягушкой. Умственно неполноценный человек, который тридцать лет лежит в колыбели.

У новорожденного имеются все части тела, которые потребуются ему впоследствии. Но, чтобы использовать их по назначению, малютке нужно вырасти. Так же обстоят дела и с жизнью в вере. Апостол Павел укоряет коринфян: «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор 3:1–2). Обычная история: коринфяне никак не могли духовно вырасти, застряли на стадии духовного детства.

Вместе с тем Иисус говорит: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3). Значит, мы должны научиться отличать здоровые детские качества, которые необходимы для Царства Небесного, от инфантильности, которая не позволяет в него войти.

Один из самых коротких Псалмов намекает на разницу между искренним и чистым упованием на Бога, которое свойственно детям, и — инфантильным:

«Господи! Не надмевалось сердце мое и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое. Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди» (Пс 130:1–2).

Современный библеист Артур Вейзер замечает, что христианин

«не младенец, громко просящий материнской груди, но дитя, которое уже отнято от груди, и ему просто хорошо быть с матерью. Ребенок постепенно отвыкает рассматривать мать лишь как