На вокзале Пиккадилли четырнадцать платформ. Можно сесть на первый попавшийся поезд и скрыться без следа. Сара Джейн изучала табло отправления. У меня снова завибрировал телефон в кармане. Незнакомый номер. Я не стал отвечать. Через несколько минут Сара Джейн решительно кивнула, не мне, а себе самой, и зашагала по перрону. Я дошел за ней до платформы номер пять, поставил чемодан. Пакет, полученный у Керника, держала Сара Джейн.

– Вот и все. – Она окинула взглядом вокзал.

– Чем займешься?

– Не знаю… – Она замолчала. В глазах стояли слезы. – Прости меня, пожалуйста.

Я кивнул:

– И ты меня прости.

По перрону сновали люди. Мы подошли к поезду, Сара Джейн поднялась в вагон, и я поставил чемодан с ней рядом. Станционный работник дал сигнал к отправлению. В эти минуты нас с Сарой Джейн связывала общность чувств.

– Если ты не скажешь Зейну обо мне и Дэвиде, я могла бы остаться. Или уехала бы, а потом вернулась…

– Недели через две будет некуда возвращаться. И незачем.

– Почему?

Вагонная дверь пискнула и начала закрываться. Я отступил назад. Поезд тронулся не сразу. Я пошел вдоль платформы, чувствуя, как Сара Джейн смотрит мне в спину. Обернулся, надеясь увидеть ее в окне, но ее там не было.

С вокзала я ушел около двенадцати. Купил кофе покрепче, пересек мост через пути и мимо гостиничного комплекса, сверкающего стеклом и сталью, зашагал к Оберн-стрит. Добрался до Пиккадилли-Гарденс, потом обогнул китайский квартал.

Пасмурная муть неба гудела экранными помехами.

Был первый день декабря, и я только что отправил из города своего последнего друга, если можно так выразиться. Мобильник снова завибрировал. На этот раз с незнакомого номера пришло сообщение.

«Он здесь! Мэл».

Я наконец сообразил, что Мэл – это барменша-австралийка из «Рубика». Я перешел дорогу, лавируя в полуденном потоке машин, и побежал в сторону Динсгейта.

В «Рубике» было тихо. У барной стойки толпились люди. Я протолкался поближе. Мэл не было. Посетителей никто не обслуживал.

– Где барменша?

– Ушла куда-то, – сказал какой-то тип с пустым стаканом в руке.

Я достал мобильник, набрал номер, с которого пришло сообщение. Где-то за стойкой зазвонил телефон. Я пошел на звук.

– Эй, сделай мне шенди, дружище!

– Отвали, – бросил я. – Полиция.

Люди у стойки недоуменно переглянулись и отошли. Телефон со светящимся экраном лежал на полу. Я нажал «отбой». Боковая дверь вела в подсобку. Я подергал за ручку, но дверь не открылась.

Я постучал.

– Мэл, ты здесь? Это Эйдан.

За дверью послышался шорох.

– А с тобой кто?

– Я один.

Лязгнул замок, и я отступил от двери. Мэл выглянула в щелку.

– Никого нет, все чисто.

– У него был нож… – всхлипнула она.

– Так, тебе полагается перерыв. Давай-ка мы с тобой побеседуем.

Я вывел ее из-за стойки бара. Мы сели на мое обычное место. Оттуда просматривались и зал, и улица за окном. Мэл рассказала, что примерно час назад в «Рубик» приковылял на костылях бывший бармен Нил, он же Глен. Выглядел он ужасно: грязный и вонючий, как бомж. Оно и понятно. Ему, со сломанной ногой, приходилось скрываться не только от людей Франшизы, но и от бернсайдеров.

– Правильно сделала, что позвонила.

Она поежилась:

– Он меня заставил.

– Что?

– А тебя полиция ищет. Сюда приходили.

– Когда?

– Ты избил кого-то из наших посетителей?

Я не ответил.

– Говорят, что ты уволен. За кражу наркотиков из следственного хранилища…

– Когда за мной приходили?

– Два раза. Сначала искали свидетелей избиения, и сегодня с утра.

– Опять про избиение расспрашивали?

– Нет, про какое-то убийство, – прошептала Мэл.

Я отвернулся к окну. Интересно, нашли ли «мустанг» Зажима.

– Что ты им сказала?

– Что тебя не видела. А это правда?

– Что? Нет, не правда. Спасибо.

– Ты всегда хорошо ко мне относился, но в следующий раз я врать не стану.

Я оглядел зал.

– Все нормально. Я сам поговорю с полицейскими, когда во всем разберусь. А зачем я понадобился Нилу?

– Он хотел тебе кое-что передать. – Она выложила на столешницу замызганный конверт и придвинула его ко мне.

– А больше Нил ничего не говорил?

– Нет. Зашел за стойку, будто он тут хозяин. Открыл кассу, рассовал деньги по карманам. Я пыталась его остановить, а он меня оттолкнул. Ну, я заперлась в подсобке, а там есть сейф. Нил стал ломиться в дверь. Потом кто-то спросил, что происходит, и все стихло. – Она нервно отпила из бокала и кивнула на конверт: – Что это?

От замызганного конверта, сложенного пополам, несло по́том. Похоже, конверт долго лежал у Нила в кармане. Ненадписанный, незапечатанный. Я вытащил из него знакомую газетную вырезку.

Объявление о поиске свидетелей по делу Джоанны Гринлоу. Некоторые слова вымарали черным маркером, будто секретную информацию в архивном деле Министерства обороны. Фотографию Джоанны несколько раз с силой обвели шариковой ручкой. На бумаге остались блестящие синие дорожки. Я перевернул заметку, но на обороте не было никаких надписей. Что бы это значило? Зачем бармену эта заметка? Почему он хотел передать ее именно мне?

– Что это? – повторила Мэл.

Я снова посмотрел в окно:

– Ты собираешься сменить место работы?

– Ага. С пятницы перехожу в «Пятую авеню».

Я оглядел зал:

– Это хорошо. Не возвращайся сюда.

Я снова посмотрел на газетную вырезку, соображая, что в ней такого. Та же фотография Джоанны. То же отсутствующее выражение лица. В нем было что-то знакомое.

Когда я поднял голову, Мэл уже ушла.

Почему Джоанна сбежала? Чтобы не давать показаний против Карвера и Шелдона? Или потому, что знала больше? Обведенная фотография на что-то намекала. На изображении не было ни подозрительных теней, ни чьих-то силуэтов. Вот если бы в глазах Джоанны отразился убийца…

Обычный снимок. Девушка в комнате.

Я посмотрел на людей в зале. Вгляделся в текст объявления. Черным маркером замазали не все буквы в словах. Из тех, что остались, складывалась фраза: «И Д И В А Н Н У».

Я снова оглядел зал. Посмотрел в окно. Лэски и Риггс выходили из машины. Я сунул заметку в карман, спустился по лестнице на один пролет, с грохотом распахнул дверь пожарного выхода и выскочил на улицу.