На праздниках мне недоставало большой елки, которую мы обычно ставили дома и украшали. Однако оказалось, что можно обмотать гирляндами и кактус сагуаро, если все делать аккуратно. Праздники без снега, нашей церкви и друзей подпортили нам настроение. Но мы нашли церковь в Эрроухэде, сразу по прибытии – и у нас снова появились и слово Божье, и новые друзья.

А в декабре нам был преподнесен потрясающий рождественский сюрприз. Пришло письмо от Карен. Судья постановил, что смерть Ханны не имела предумышленного характера – и Карен не грозила высшая мера! Она пошла на сделку со следствием, признала вину, чтобы не втягивать родных в затяжные судебные разбирательства, которые причинили бы им только страдания и боль. Так все наконец решилось. Карен получила пожизненный срок.

Узнав, что ее не казнят, я вздохнула с облегчением. Я уже видела свидетельства ее медленного, но неуклонного духовного роста. С разрешения тюремного начальства несколько месяцев тому назад я подарила ей Библию в кожаном переплете с именным оттиском. Она читала ее и в письмах задавала мне все больше вопросов о Боге.

Я обрадовалась и тому, что когда-нибудь мне не придется объяснять нашей дорогой Кортни, что ее родную мать казнили. Разумеется, я понятия не имела, в каком возрасте Кортни узнает обстоятельства ее удочерения и как отреагирует на страшную истину об убийстве ее сестры, но почему-то мне казалось, что, если Карен останется в живых, сохранятся шансы на счастливый финал всей этой истории – истории, которую продолжал писать Бог. Когда Он выступает автором, надежда есть всегда.

И, наконец, я с радостью поняла, что меня не вызовут свидетелем в суд. С тех пор как я узнала, что запись признания Карен не годится в качестве доказательства, я беспокоилась, что подробное признание Карен, которое выслушала я, обречет ее на смерть. Теперь же, когда эта тяжесть была снята с моей души, я молилась, ликовала и благодарила Бога.

С началом нового года я решила записаться на курсы при Баптистском университете Уэйленда. Он находился в нескольких километрах от нашего дома. Я с радостью взялась за учебу: мне хотелось получить диплом и участвовать в работе тюремной системы в качестве полноправного капеллана. К этой работе меня побудили отношения с Карен: яснее, чем когда-либо прежде, я осознала, как Бог способен достучаться до сердца заключенных. Мне хотелось участвовать в Его деяниях, совершаемых за колючей проволокой. Занятия проходили по вечерам, когда семья была дома, и за годовалой Кортни могли присмотреть Эл и старшие дети.

Мне казалось, что я уже заслужила диплом магистра практического смирения перед Божьей волей. Родитель в патронатной семье смиряется и отрекается от себя все время – ради детей. Я чувствовала, что за годы возросла духовно, я жертвовала собой ради юных сердец, через меня они познавали послушание, упование, дисциплину и любовь. Я сама укреплялась в послушании Богу и уповании на Него, училась ценить дисциплину и милость Господню, и моя любовь к Нему стала глубже.

Тот день, когда я оторвала от себя перепуганную Ханну и оставила ее в доме матери, чуть не уничтожил меня. Миг, когда я рассталась с ней и уехала прочь, стал единственной в своем роде вехой на моем пути к смирению. Я была послушна и полагалась только на Господа: урок был усвоен. Вот чему я продолжала учиться в те долгие месяцы, когда беспомощно пыталась убедиться, что с Ханной все хорошо. Эти попытки привели меня к более высокой степени смирения, – к смирению непрестанному, мучительному, которому предстояло остаться со мной навсегда. Безусловно, я усвоила о смирении все, чему должен был научить меня Господь.

Но как выяснилось – нет. Бог призвал меня пережить смерть Ханны и подчиниться Его воле – навещать ее мать и убийцу, говорить ей о благой вести, являть ей безусловную любовь Божию и при этом бороться с горечью и страдать от горя, рвущего душу. Я училась непреходящему смирению и в своих крепнущих отношениях с Карен. Я узнавала, что горе, вверенное Богу, – еще одна форма смирения. Передо мной стоял выбор: восстать против Бога за зверское убийство Ханны – или вручить мое растерзанное сердце Богу, который отдал собственного Сына, чтобы тот принял муки и умер за меня. Я выбрала последнее и открыла для себя доброту Господа, не похожую ни на какую другую.

Я совладала с этим законом смирения, с уверенностью думала я. Я не допущу ненужных шагов. Я справлюсь.

Вот тогда-то и началась череда событий, которые потребовали еще более глубокого смирения.

Через несколько недель после того, как Сэди вернулась в Каспер, у Хелен диагностировали остеосаркому. Эта раковая опухоль в ноге требовала химиотерапии и в конечном счете операции. В раннем возрасте Хелен перенесла лейкемию, и мы всегда знали, что она предрасположена к онкологии. И все же мы надеялись и молились о том, чтобы больше никогда не слышать слово «рак» рядом с ее именем. В тот вечер, когда позвонил врач, плакали мы все.

В первый день в больнице я улыбнулась ей и сказала: «Ну что же, похоже, мы вернулись к больничному служению!» Она хорошо помнила времена, когда болела лейкемией, и мы понимали, что у нас впереди еще один трудный путь. Но мы вместе заполняли свои дни тем, что делились нашей верой с другими детьми и родителями, ведущими борьбу с болезнями.

Эл работал в спорткомплексе «Пеория» – на тренировочной базе бейсбольных команд, «Сан-Диего Падрес» и «Маринерс» из Сиэтла. Работал он подолгу. Он очутился в совсем ином мире и каждое утро, собираясь, надевал вместо рубашки с галстуком тенниску и шорты-бермуды. Днем я оставалась дома с Кортни, а вечером, покормив семью ужином, ходила на свои курсы.

Так пришел 2000-й год. В первые месяцы дел нам хватало. Новый дом, новая работа Эла, химиотерапия Хелен, двое подростков в доме, годовалый ребенок, моя учеба – все оказалось очень непросто. А потом, как только у меня начался очередной семестр, Хелен оказалась в детской больнице Финикса и десять дней провела в отделении интенсивной терапии – туда ее экстренно перебросили по воздуху после обычной амбулаторной операции, часа на четыре.

Передо мной встал вопрос: выживет ли моя вера, если у меня отнимут Хелен? К счастью, вера – это дар Божий, и Бог щедро наделил меня ею. Да, я могла довериться Ему – и доверилась в этом испытании, независимо от его исхода.

После интенсивной терапии Хелен провела в больнице еще много недель и только потом ее выписали домой. Я с трудом выкраивала время на учебу, но дочка просила меня не бросать курсы. И уверяла, что мне вовсе незачем постоянно находиться при ней в больнице – она справится и сама.

И тогда Бог в своей дивной милости благословил меня неожиданным даром – встречей с Сэнди Мейерсон. Мы познакомились в старшей школе. В качестве школьного психолога она работала с Хелен и Чарльзом, и как только поняла, с какими трудностями мы столкнулись, стала оказывать нам всемерную помощь. Она звонила нам и выясняла, не нужно ли нам чего-нибудь. Взяла на себя всю организацию домашнего обучения Хелен во время длительных пребываний в больнице и восстановительных периодов. Устраивала для Кортни целые дни развлечений и каждый месяц встречалась со мной за обедом, чтобы оказать мне дружескую поддержку. Во время каждой госпитализации, химиотерапии и операции Сэнди находилась рядом. Она была еврейкой, и я ласково называла ее «моей еврейской мамой». Мне она служила постоянным напоминанием о том, что Бог с нами и что Он заботится о нас.