— Глупенький, этого не стыдиться, этим гордиться надо! Вон какая красота! Она ж не зря так устремляется вперед, наружу, сквозь всякие дурацкие штаны! Ну, терпежу нет больше, иди сюда!.. Ага, вот так. Еще так же! О-о-охх, какой ты!

Он не имел представления о том, сколько времени это длилось. Он забыл о существовании вне этой полянки мира, вражды со сверхдержавой, войн и политики, грабежа и переговоров. Ему начхать теперь было на то, что Дрейк его хватится, будет искать, а найдя, заругает и накажет… Были только два безмолвно понимающих одно другое, слившихся тела, и центр мира, горячий, темный, пульсирующий, был в них. И это-то и была истина, тут-то и был настоящий смысл жизни…

10

Но все прекрасное кончается. Когда Федор выплеснулся в нее, Сабель вдруг задышала глубоко и часто, оскалилась и выгнулась под ним. Потом замычала, и он обеспокоился: не сделал ли ей ненароком больно? Но она открыла глаза на секунду, посмотрела на него смутно и сказала:

— Сейчас, сейчас. Ты же можешь еще чуток?

Он мог. И задвигался ожесточенно. Но очень скоро Сабель обмякла, открыла глаза и сказала:

— Слезай же с меня, русский медведь! Насмерть задавишь!

Он улегся рядом, а Сабель, потянувшись сладко, сказала мечтательно:

— Ты еще лучше, чем я думала. Как здорово было! Когда вы уходите?

— Я не знаю. Но боюсь, что скоро. А вернемся… Кажется, что уже в этом году. Точно не знаю, но… Да, наверняка.

(Он перебрал в памяти все замечания Дрейка по этому поводу, и окончательно уверился, что прав).

— Это бы хорошо. Знаешь, Теодоро, я бы даже выйти замуж за тебя не отказалась. Честное слово. Хотя раньше мне с любым, как бы я ни любила, свобода была дороже. А с тобой… Я нарожала бы тебе кучу детишек. Научилась бы готовить всякие вкусности, которые ты любишь… Расскажи мне про свою страну.

Он лежал голый, мокрый от духоты тропического дня, в дебрях Панамского перешейка, о существовании которого восемьдесят лет назад ни один христианин в мире еще не подозревал, и объяснял лежащей рядом нагой женщине, принадлежащей к трем расам сразу, на своем бедном испанском языке, что такое «снегопад». Что такое «квашеная капуста». Кто такие «опричники».

Про снег и лед он объяснил приблизительно так:

— Ты знаешь, что в кузнице раскаленное железо становится податливым, как воск? А если его еще более нагреть, то оно станет и вовсе жидким.

— Знаю. Мамин брат был кузнецом, и я девочкой любила в его кузнице сидеть и глядеть на огонь. Свинец легче тает, чем железо…

— Вот-вот. А вода твердеет, когда холодно. А у нас полгода бывает уж такой холод, что реки все покрываются слоем отвердевшей воды. И с неба падает сыпучая отвердевшая вода. Она бывает иногда колючая, сухая и не мочит обувь и одежду. Ее можно стряхнуть, как песок. А если не стряхнул — в тепле снова растает и станет чистой безвкусной водой. Если этой талой водой мыться — кожа долго будет свежей и молодой. Особенно, если некоторые травы добавлять. Череду, например. Моя сестра так делала.

— Что погрустнел, красивый мой?

— Сестренку вспомнил.

— А что? Муж злой попался?

— Да нет, ее убили. Люди нашего царя. Хуана… Как бы это сказать по-испански? В общем, Хуана Злого. Напали на нашу деревню, всех поубивали, один я остался да те, кто в других местах был в тот час.

— Всех поубивали? И твоих родителей, и сестру? Боже, Боже, что ж, люди везде одинаковые, как хищные звери? Я-то думала, это нам тут одним так не повезло, что испанцы на нас охотятся и не дают жить как хотим. А оказывается, и у вас там так?

— Так. Но в Испании еще хуже. Я был в Испании, знаю.

— Ты такой молодой, Теодоро, а всюду уже побывал. Как тебе удалось?

— Мне повезло наняться на корабль к великому капитану. Я ему чем-то приглянулся. Он говорит, что я очень похож на него, каким он был в мои годы.

— А этот англичанин, с которым вы сюда добрались, — он тебе кто? Вы так похожи, что я сначала думала — братья.

— Вот он и есть великий капитан Дрейк. Великий враг испанцев.

— О-о! Такой молодой?

— Сабель, он стал капитаном собственного судна, когда был еще шестнадцатилетним мальчишкой. И отдал свое судно, уйдя в море на чужом судне, подчиненным другому капитану. И сделал это только затем, чтобы сражаться с испанцами: его собственное судно не годилось для таких дальних плаваний. Хороший был кораблик, но неподходящий… Между прочим, он меня, наверное, ищет и ругает…

— Ну вот, сама я, дура, навела разговор на то, чтобы ты вспомнил о делах. Твои проклятые дела! Всегда так! Стоит появится приличному мужчине — и его крадут у женщины дела!

Сабель вскочила, накинула свои шкуры и гневно сказала:

— Раз так — хватит нежиться, пошли к твоему «великому капитану» и его проклятым делам!

Вот так…

Дрейк еще заканчивал переговоры, но уже единожды спрашивал обеспокоенно, куда подевали симарруны его спутника. На это беспокойство вождь симаррунов ответил совершенно точно; Сабель по дороге, сменив гнев на милость, объявила Федору ну слово в слово то же самое. Что доказывает: вождь симаррунов занимал свое место по праву. Он сказал, что спутник английского друга сейчас, по всей вероятности, на седьмом небе. Фрэнсис схватился за пистолеты, и тогда вождь разъяснил, что он вовсе не то имел в виду: вовсе не навеки расстались душа и тело «Теодоро», а на сладкий миг… Смеясь, Дрейк отложил оружие и предложил выпить за женщин, знающих дорогу на седьмое небо, но провожающих туда не всех мужчин, увы, а только избранных…

11

Когда они встретились вновь, уж во тьме (к счастью — в темноте, ибо Федор опять начал краснеть под добродушным обстрелом шуточек Дрейка), капитан предложил такой вариант, для всех вроде бы равно выгодный: его сопроводит сквозь лес до Фазаньего порта симаррун — есть такой головастый парень цвета донышка кастрюли с очага, Диего. А Федор останется тут, как бы в заложниках. Тем временем молодые симарруны, которые уже вышли в путь, проберутся в Номбре-де-Дьос, разведают все, что требуется знать для нападения на город, снимут план города, подробнейший, улица за улицей, дом за домом, — и сговорятся с городскими рабами, самыми изо всех смелыми. А потом сообщат все вызнанное Федору, передадут ему план города, вождь симаррунов даст ему провожатого (или, хе-хе, провожатую), и он выйдет к «Лебедю». Годится? Правда, есть в обсуждаемом варианте одно скользкое место: если окажется, что на «Лебеде» — испанские шпионы, заложника убьют. Зажарят на сковородке живьем и труп скормят свиньям. Но мы же знаем, что мы уж наверняка не испанские шпионы, так что тебе это не грозит. Ну как, согласен?

Федор едва подавил в себе желание в ладоши захлопать и завизжать. Подумаешь, сковородка! Зато Сабель будет рядом… Он солидно сказал:

— Да можно. Толк в этом есть, конечно. И вам тут не торчать, и план будет. (А про себя подумал: «Если одним словом называть, то мистер Фрэнсис Дрейк помешан на картах и планах, — но, может, он потому и великий капитан?»)