Чуть придержав коня, я повернулась к спутнику, с интересом рассматривая его и понимая, что на самом деле знаю о нем и достаточно много, и практически ничего.

– Альвин, а как так вышло, что ты стал помощником капитана стражи в таком молодом возрасте?

Мой провожатый слегка недоуменно нахмурился, кажется, не понимая, к чему я задаю этот вопрос, но ответил без промедления:

– Мой отец до того, как осесть в Суррее и открыть лавку, был одним из кондотьеров[5]. Он обучал меня военному ремеслу и, когда мне исполнилось четырнадцать, представил своему товарищу, прославленному рыцарю Вальго из Эдермонда. Я проходил у него в оружейниках еще семь лет и был знаком со многими его товарищами, среди которых оказался и барон Эддрик – на тот момент еще помощник капитана стражи при его величестве Армарике Справедливом, да сохранит его Светозарная в своих объятиях. Когда пришло время, барон занял пост капитана стражи, а я участвовал в отборе на место его помощника, прослужив перед этим восемь лет в замковой страже. Так я стал его помощником, ваше высочество, – закончил Альвин с ноткой гордости в голосе. Я его гордость понимала – по меркам Средневековья он сделал просто головокружительную карьеру, пусть и благодаря удачно сложившимся обстоятельствам, но без «мохнатой лапы», вполне себе упорным трудом и личными заслугами.

– И как тебе жизнь в столице? Уже присмотрел домик для покупки и будущую мать твоих троих детей? – Каюсь, не сдержалась. Не подколоть мистера «моими ушами можно прикуривать» на тему личной жизни было выше моих сил, однако Альвин внезапно стойко выдержал такие издевательства и ответил, что, дескать, дом присмотрел, но не в столице, а в родном Суррее, а с будущей матерью пока как-то не срослось.

– Служба в замке занимает все свободное время, ваше высочество, а среди служанок… – он вздохнул несколько тоскливо, – так вышло, что не сложилось.

Пятой точкой чую, тут какая-то драматичная история! Но, ладно, так уж и быть, побуду человеком и не стану его расспрашивать. Как-нибудь потом, может…

С по-зимнему серого неба на макушку Марии опустилась крупная снежинка. Потом еще одна и еще, и вот мы ехали к городу, словно через мягкое, податливое пуховое одеяло – снег падал настолько густо, что уже в двух-трех метрах мало что становилось видно. Пока Мария пыталась поймать снежинки ртом, я сняла перчатку, перехватив поводья в левую руку, и подставила раскрытую правую ладонь под снег.

Зима была моим любимым временем года все детство и часть юношества. Ощущение праздника, затаившегося чуда, сопровождаемое запахом ярких спелых мандаринов, что неизменно украшали наш пусть и скудный, но все же праздничный стол. Терпкий запах хвои от еловых веток, поставленных в вазу, или от величественной ели, что росла в углу сада, доставшегося нам при покупке небольшой дачи в подмосковном садоводстве. Мороз, пощипывающий щеки, санки, которые надо было волочить за веревку на вершину ледяной горы, чтобы съехать на них с визгом и улюлюканьем, или много позже, сцепившись в паровозик со школьными друзьями, с хохотом скатиться с уже не такой уж и высокой горки, стоя на ногах и неизменно заваливаясь в снег в самом конце ледяного пути.

Снежинки таяли, не касаясь моей руки, испарялись от сухого жара печати божества на моей ладони. Я перевернула руку тыльной стороной вверх и с каким-то внутренним облегчением смотрела, как крупные хлопья снега касаются моей кожи, холодя и покалывая, и тают, оставаясь на ее поверхности капельками воды.

Я окинула взглядом побелевший мир вокруг и вдруг поняла, что мне хорошо тут. Что все, чего мне не хватало, заключалось лишь в одном человеке. Ни телефоны, ни журналы, ни моя квартира, которую я старалась обустроить стильно, модно и, что скрывать, дорого. Даже Оля, моя лучшая подруга… все это отходило на второй план. Словно что-то приятное и даже важное когда-то, но ненужное сейчас.

Подогнав пятками коня, что перешел на вальяжный шаг, я снова натянула перчатку, смахнула с макушки Марии образовавшийся на берете сугробик, повторила ту же процедуру со своим капюшоном и вздохнула, вобрав полной грудью свежий, чистый и чуть морозный воздух.

Этот мир и это место мне действительно нравились.

Снегопад привнес в жизнь города оживление – улицы были заполнены детьми, что придавались извечным (и, очевидно, одинаковым во всех мирах) забавам, запуская друг в друга снежки. Единственное, что отличало эту игру от аналогичной в любом московском дворе, – периодически зависающие на мгновение в воздухе снежки, когда у кого-то из детей хватало Ато (или умения?) затормозить их, вместо того чтобы уворачиваться. Я подумала, что было бы здорово, если бы Мария могла остаться с ними и поиграть, но бросать девочку на улице одну я не хотела, а Альвин, судя по всему, даже испытывая муки совести, все равно бы с ней не остался, выполняя приказ Рудольфа по охране моего бренного тела. Посадив Марию в седло по-нормальному, я спешилась и взяла коня под уздцы.

– Нужно оставить где-то лошадей, не будем же мы бродить с ними за покупками? – обратилась я к Альвину, который, последовав моему примеру, спрыгнул с коня, крепко перехватывая уздечку почти возле самой морды решившего проявить немного строптивости животного.

– Мы можем оставить их в «Королевской чаше», там вполне достойная конюшня. – Мой спутник не мешкал с ответом, потому я лишь согласно кивнула, поправила капюшон, чтобы он точно скрывал королевский венец на моих волосах, и, подождав, пока Альвин пройдет чуть вперед, двинулась за ним, ориентируясь не столько на фигуру своего провожатого, сколько на куда более заметный круп его коня.

Людей вокруг было много, они смеялись, ругались, торговались, но самое главное – они сплетничали. Пока мы шли до «Королевской чаши», которая оказалась весьма презентабельного вида постоялым двором, я узнала, что некая Марилька печет лучшие в мире пироги с треской, Хельму, вдову Игната, опять зовут замуж (тут был завистливый вздох «да сколько можно!»), в столицу прибыл известный бард и просто «ах, какой мужчина!», а верховный жрец закашлялся на утренней службе. Не то чтобы это было хоть сколько-то полезной информацией (ну разве что кроме пирогов – пироги с треской это вещь!), но я все равно старательно прислушивалась к разговорам уже просто из любопытства, чтобы понять, чем живут эти люди.

На мое удивление, мы дошли до «Чаши» неузнанными – никто не стремился заглянуть под капюшон странной леди в сопровождении королевского стражника. Потому я решила не заходить на постоялый двор или на конюшню, сказав Альвину, что мы с Марией подождем его на улице. Стражник, чуть нахмурившись, передал поводья выбежавшему мальчишке-конюшему, что уставился на броню дворцовой стражи как на самую красивую девочку во дворе, и строгим голосом сказал, чтоб тот передал хозяину, чьи это кони. После чего повернулся ко мне и невозмутимо сообщил, что готов проводить меня на рынок.

Ты что, думал, я сбегу, пока ты о конях договариваться будешь? Ну… была такая мысль, не спорю, ладно.