перемирие, что дела пойдут своим дипломатическим порядком, что всякое неприязненное действие прекратится и что все воюющие силы оставят те места, куда призваны были по поводу войны.

Итак, русские войска вышли бы из княжеств, а наша эскадра из Черного моря. Так как Ваше Величество предпочитаете переговоры прямо с Турцией, Вы назначили бы посла для заключения с уполномоченным Султана конвенции, которая потом будет представлена конференции четырех держав. В случае принятия сего плана, в котором мы с королевой Викторией совершенно согласны, спокойствие будет возобновлено, и свет удовлетворен. В самом деле, в сем плане не заключается ничего такого, что не было бы достойно Вашего Величества, что могло бы оскорбить честь Вашу. Но когда по причинам, которые трудно понять, Ваше Величество будете отвечать отказом, тогда Франция, как и Англия, будет принуждена предоставить жребию оружия и случайностям войны решение, которого можно было бы теперь достигнуть рассудком и справедливостью.

Не думайте, Ваше Величество, чтоб в моем сердце была малейшая неприязненность: я питаю только те чувства, которые Ваше Величество выразили сами в письме ко мне от 17 января 1853 г. «Наши сношения должны быть искренне дружественные и основываться на одних и тех же намерениях: сохранения порядка, миролюбия, уважения к трактатам и взаимной благоприязни». Эта программа достойна Государя, начертавшего оную, и я, не колеблясь, скажу, что пребыл ей верен.

Прошу Ваше Величество верить искренности моих чувств, и с сими чувствами пребываю.

Ответ Его Величества Государя Императора.

C.-Петербург, 28 января (9 февраля) 1854 года.

Государь!

Не могу лучше отвечать Вашему Величеству, как повторением слов, сказанных мной, которыми оканчивается Ваше письмо: «Наши сношения должны быть искренне дружественные и основываться на одних и тех же намерениях: сохранения порядка, миролюбия, уважения к трактатам и взаимной благоприязни». Принимая сию программу как я начертал ее сам, Вы утверждаете, что пребывали ей верны. Смею думать, и совесть меня в том удостоверяет, что я от нее не уклонялся, ибо в деле, разделяющем нас, и возникшем не по моей вине, я всегда старался о сохранении благоприятных сношений с Францией, и с величайшим рачением избегал встретиться на этом поприще с выгодами религии, исповедуемой Вашим Величеством, делал для поддержания мира все уступки в форме и в существе, какие только допускала честь моя, и требуя для моих единоверцев в Турции, утверждения прав и преимуществ, приобретенных для них издавна ценой русской крови, не искал ничего такого, что не истекало бы из трактатов. Если бы Порта была предоставлена самой себе, раздор, приводящий в недоумение Европу, давно был бы прекращен. Бедственное влияние одно тому воспрепятствовало. Возбуждая неосновательные подозрения, распаляя фанатизм турок, представив правительству их мои намерения и истинное значение моих требований в ложном виде, дали этому вопросу такие обширные размеры, что из него неминуемо должна была возникнуть война.

Ваше Величество позволите мне не распространяться в подробности об обстоятельствах, изложенных в Вашем письме с особенной Вашей точки зрения. Многие действия мои оцениваются в нем, по моему мнению, не во всей точности; многие случаи, изложенные превратно, потребовали бы, для представления их в надлежащем виде, по крайней мере, как я их понимаю, слишком подробных толкований, не совместных с перепиской между царственными лицами. Таким образом, Ваше Величество полагаете занятие княжеств виной быстрого превращения переговоров в действия. Но Вы упускаете из виду, что этому занятию, еще только временному, предшествовал и преимущественно подал повод случай весьма важный – появление союзных флотов вблизи Дарданелл, да и гораздо прежде того, когда Англия колебалась еще принять понудительное положение против России, Ваше Величество предупредили ее отправлением своего флота до Саламина. Это оскорбительное действие возвестило, бесспорно, малое ко мне доверие. Оно должно было поощрить турок, и заранее препятствовать успеху переговоров, показав им, что Франция и Англия готовы поддерживать их дело во всяком случае. Таким же образом, Ваше Величество говорите, что объяснительные замечания моего кабинета к Венской ноте поставили Францию и Англию в невозможность побуждать Порту к принятию оной. Но Ваше Величество можете вспомнить, что наши замечания не предшествовали отказу в простом и безусловном принятии ноты, а последовали за ними, и я полагаю, что если бы сии державы сколько-нибудь действительно желали сохранения мира, они долженствовали бы с самого начала содействовать этому простому и безусловному принятию ноты и не допускать со стороны Порты изменения того, что мы приняли без всякой перемены. Впрочем, если бы какое-либо из наших замечаний могло подать повод к затруднениям, я сообщил в Ольмюце достаточное им пояснение, которое Австрия и Пруссия признали удовлетворительным. К несчастью, между тем временем часть англо-французского флота вошла уже в Дарданеллы, под предлогом охранения жизни и собственности английских и французских подданных, а для входа всего флота, без нарушения трактата 1841 года, надлежало, чтоб Оттоманское правительство объявило нам войну. По моему мнению, если бы Франция и Англия желали мира как я, им следовало, во что бы то ни стало, препятствовать сему объявлению войны, или когда война уже была объявлена, употребить старания, чтоб она ограничивалась тесными пределами, которыми я желал оградить ее на Дунае, чтоб я не был насильно выведен из чисто оборонительной системы, которую желал сохранять. Но с той поры, как позволили туркам напасть на азиатские наши границы, захватить один из пограничных постов (даже до срока, назначенного для открытия военных действий), обложить Ахалцых, и опустошить Армянскую область, с тех пор, как дали турецкому флагу свободу перевозить на наши берега войска, оружие и снаряды, можно ли было, по здравому смыслу надеяться, что мы спокойно будем ожидать последствия таких покушений? Не следовало ли предполагать, что мы употребим все средства для воспрепятствования этому? За тем случилось Синопское дело. Оно было неминуемым последствием положения, принятого обеими державами, и это происшествие, конечно, не могло им показаться непредвиденным. Я объявил, что желаю оставаться в оборонительном положении, но объявил это прежде, нежели вспыхнула война, доколе моя честь и мои выгоды это дозволяли, доколе война оставалась в известных пределах. Все ли было сделано для того, чтобы эти пределы не были нарушены? Когда Ваше Величество, не довольствуясь быть зрителем или даже посредником, пожелали стать вооруженным пособником моих врагов, тогда, Государь, было бы гораздо прямее и достойнее вас, предварить меня о том откровенно, объявив мне войну. Тогда всяк знал бы, что ему делать. Но справедливое ли дело обвинять нас в событии по совершении оного, когда сами ни коим образом его не предупреждали? Если пушечные выстрелы в Синопе грустно отозвались в сердце тех, кто во