Я выглянула и увидела «Каталину», раскачивающуюся на неспокойной поверхности озера, но мы оба знали, что даже порывистый ветер не в силах распахнуть тяжелый металлический люк.

– Хочешь, чтобы я еще посидел у тебя? – спросил Алекс, когда мы спустились вниз по лестнице.

Я кивнула.

– Давай спою тебе колыбельную, – лукаво произнес он. – Но тебе это не понравится, потому что у меня ни голоса, ни слуха.

Я усмехнулась.

– Джеймс всегда пел песенки Элле перед сном. Когда она была еще совсем маленькой, у нее часто болел животик, и ее успокаивало только пение Джеймса. Ну, если не считать звука пылесоса.

Алекс засмеялся.

– Но одну песенку – это даже не колыбельная – она любила больше всего. Он пел ее постоянно, и в конце концов она стала их любимой. Элла помнила о ней, даже когда подросла. А Джеймс пел ее в вечер перед их гибелью.

– И что это за песня? – нежно спросил Алекс.

Я видела, что он хочет разделить со мной воспоминания, но, понимая, что вторгается в чужой сад, старается не помять растущие там цветы.

– Это «Пафф, волшебный дракон»[16].

Я уткнулась лицом в его плечо, и, когда начала успокаиваться, мне показалось, что вдалеке я слышу голос Джеймса, напевающего песню про дракончика.

* * *

– Доброе утро, – тихонько прошептал Алекс. На улице сияло солнце. Я бросила взгляд на часы. Был уже десятый час.

– Неужели я уснула на диване?

– Конечно, – ответил он, наполняя кружку кофе и ставя ее на сундук перед диваном. – И ты разговаривала во сне.

Солнце слепило глаза.

– Неужели? И что же я говорила?

– Что-то о боязни опоздать и мотоцикле.

– Не имею ни малейшего представления, что бы это могло значить.

– Наверное, тебе просто что-то приснилось. – Алекс опустился на диван рядом со мной. – Надеюсь, что я тебе тоже снился.

– Спасибо, что остался со мной ночью.

– Ты уверена, что не оставляла окно открытым?

– Уж и не знаю. Может, и правда оставила, – сказала я.

– Здесь на причалах почти не случается краж, поэтому не думаю, что нам следует беспокоиться насчет грабителей.

– Ты, скорее всего, прав, – я сладко потянулась.

Мне, как и Алексу, хотелось как можно быстрее забыть об этой неприятности.

Он сжал мою руку, а потом встал.

– Мне надо закончить кое-какие дела, но я вернуть к пяти, и мы сможем пойти на Бал холостяков вместе.

Он опустился на колени и поцеловал меня, а я крепко обняла его.

– Тебе обязательно надо идти?

– К сожалению, да, – ответил он. – Но я буду думать о тебе каждую секунду, особенно теперь, когда я знаю, какая ты очаровательная, когда спишь.

Я улыбнулась и посмотрела ему вслед.

* * *

Ближе к вечеру Алекс вернулся с целым блюдом итальянских закусок из ресторана Серафины. Я прихватила французский багет и бутылку вина, и мы отправились на первый в моей жизни Бал холостяков на причале. Это, конечно, была просто вечеринка, но больше походила на обряд крещения, знаменующий факт моего вхождения в сообщество на Лодочной улице.

Мы вышли на причал вместе. На светящихся гирляндах качались бумажные китайские фонарики. Кто-то принес стереоаппаратуру, и из динамиков раздавались звуки джаза. Я чувствовала себя не в своей тарелке, как девица на выданье. Тем не менее соседи приветливо улыбались, кто-то передал мне бокал красного вина, я вежливо поблагодарила.

– О боже, – заворковала Наоми, увидев нас с Алексом. – Как замечательно, что вы пришли вместе!

– Джин, – обратилась она к своему мужу, – ты помнишь Алекса и нашу новую соседку, Аду?

Он кивнул с отсутствующим видом, а мы выложили наши дары на стол. Старичок выглядел усталым, и было заметно, что его мысли витают где-то далеко.

– Прямо как в старые добрые времена, – продолжала Наоми, беря меня за руку. – Мы когда-то тут славно веселились. Джазовый квартет, бар с напитками и все такое. Прекрасное было время…

Интересно, сложилась ли ее жизнь так, как она хотела? Она прожила долгую жизнь с мужем, и сын живет совсем рядом. Все это свидетельствовало о вполне счастливой жизни, но в то же время в ее глазах была заметна скрытая грусть, и мне хотелось знать ее причину.

– Значит, Лодочная улица в годы своего расцвета была веселым местом?

– И не говорите, – сказала она. – Жизнь просто кипела.

Она остановилась среди горшков с цветами на передней палубе своего домика, приветствуя прибывающих гостей.

– Мне кажется, что с тех пор ничего не изменилось, – сказала я. – У Лодочной улицы остался прежний дух.

Наоми пожала плечами, опустилась на корточки у терракотового горшка и выдернула стебель вьюнка, известного под названием «утреннее сияние».

– Нет, сейчас совсем не то.

Она швырнула маленькое растение в озеро, и я наблюдала, как волны уносят беспомощные белые цветы.

– Это место словно лишилось души.

Несмотря на то что мы были такие разные, ее слова были созвучны моим мыслям. Я знала, каково это, когда уходит душа. После несчастного случая из моей квартиры в Нью-Йорке все тепло и уют словно улетучились.

Она поднялась на ноги и отряхнула руки.

– Но некоторые вещи остаются неизменными, например, этот несносный сорняк.

Я подумала о душе Лодочной улицы. Может быть, она покинула этот причал в ту ночь, когда исчезла Пенни? Если это так, то почему?

– Наоми, – произнесла я, пользуясь моментом. – Я хотела спросить вас о молодой женщине, которая когда-то здесь жила…

– О, смотрите, – внезапно оживилась она, проходя вперед, – Ленора пожаловала. Пойду-ка я поздороваюсь с ней.

Ко мне подошел Алекс.

– Мне это кажется, или люди действительно как-то напряжены сегодня?

Я согласилась с ним.

– Понимаю, о чем ты говоришь. Ты, случайно, не видел Джима?

– Нет. Джин сказал, что он приболел.

– Все это очень странно.

– Да уж, – ответил Алекс. – Он никогда не пропускает подобные мероприятия.

Зазвучала скрипка, и мы вскинули головы. Джин стоял в одиночестве на конце причала и играл печальную медленную версию «Как ты выглядишь этой ночью»[17]. Я слышала, как ее поет Фрэнк Синатра и другие певцы, но впервые сталкивалась с таким исполнением на скрипке. Меланхоличные звуки были полны грусти, и мне вдруг стало не по себе. Вдруг подул резкий ветер, я поежилась и пожалела, что не захватила свитер.