— Однако, что бы Анри ни говорил а вас, как бы его слова ни выводили вас из себя, он не сможет нанести вам вред. Вы создали хорошую репутацию своей фирме и пользуетесь уважением в кругах шелкопромышленников.

— Льщу себя надеждой, что это действительно так, — Николя попытался перевести разговор на другую тему, ему не хотелось сейчас обсуждать с этой прелестной женщиной, которую он всем сердцем любил, свои неприязненные отношения с ее братом. — А кто будет сопровождать на вечерний спектакль вас и вашу невестку? Если хотите, я мог бы пойти вместе с вами.

Габриэль опустила глаза и сосредоточила свое внимание на чашечке дымящегося кофе, стоявшей перед ней на столе.

— Боюсь, что это невозможно. С нами будут Анри и Ивон.

— А-а, — протянул он разочарованно и вздохнул, — Тогда, может быть, в другой раз?

— Может быть, — неуверенно промолвила она.

— Габриэль, — неожиданно произнес он тихо и проникновенно. — Взгляните на меня.

Она помедлила несколько мгновений. Все ее существа подсказывало ей, что он собирается сказать нечто чрезвычайно важное, к чему она сама была еще не готова, а быть может, не будет готова никогда. Однако Габриэль медленно подняла голову и открыто встретила его пристальный взгляд.

— Вы самая прекрасная женщина, которую я когда либо встречал в своей жизни.

— Рада слышать это.

— Я хочу только одного: постоянно видеть вас и быть с вами рядом, — он потянулся к ней через столик, разделявший их, и, сняв безвольные пальцы с чашечки, стоявшей на столе, сжал их в своих.

— Я с упоением слушаю ваши речи, — призналась Габриэль тихим голосом, — но мы оба поступаем сейчас неразумно.

— Я люблю вас, — и Николя еще сильнее сжал ее пальцы в своей руке, когда она попыталась вырвать их, как будто тем самым могла вычеркнуть из своей памяти слова, только что произнесенные им. Николя видел, как вспыхнуло и сразу же побледнело ее лицо, и Габриэль прикрыла глаза свободной рукой.

— Вам не следовало этого говорить, — произнесла она дрогнувшим голосом.

— Мне следовало сказать вам об этом сразу же в первый день нашей встречи. Тогда наши взаимоотношения не запутались бы столь безнадежным образом.

— Я вам уже говорила однажды, что не изменила бы своего решения выйти замуж; ничто не могло помешать мне в тот день выполнить данное мною обещание. Рисунок всей моей жизни был к тому времени определен, — сердце Габриэль трепетало в груди, она еле сдерживала себя, собрав всю свою волю в кулак. Ей стоило неимоверных усилий сохранить самообладание и холодную голову.

— Неужели вы любите Эмиля Вальмона?

Габриэль убрала, наконец, руку от лица, и Николя увидел выражение боли в ее прекрасных глазах.

— Он любит меня.

Николя непроизвольно еще крепче сжал ее пальцы в своей руке.

— Я повторяю свой вопрос.

— Я уже ответила вам. Мой ответ объясняет все.

— Даже возможность развода?

Это слово, произнесенное вслух, потрясло ее. Честно говоря, порой к ней приходили непрошеные мысли о том, что она могла бы вновь обрести свою утраченную свободу, но она гнала их прочь. И вот Николя произнес роковое слово вслух.

— Даже невозможность развода, — еле выдавила она из себя, чуть не плача от отчаяния.

Николя разжал руку и начал нежно поглаживать ее пальцы. Габриэль видела, что ее слова не обескуражили его, а придали ему еще большую решимость сражаться за свою любовь. Глаза Николя излучали все такую же нежность.

— Я люблю тебя, Габриэль. И всегда буду любить, — и он прижал ее пальцы к своим губам и, поцеловав их, выпустил ее руку.

Габриэль так и не узнала, надолго ли ей хватило бы выдержки и самообладания, поскольку в этот момент рядом с ними за соседний столик села супружеская пара. К ней и Николя сразу же подошел официант, чтобы налить им еще по чашечке кофе, прежде чем обслуживать новых посетителей. Не имея больше возможности продолжать свою интимную беседу, Габриэль и Николя поднялись, чтобы идти. Габриэль взяла букет роз, лежащий на соседнем стуле. Николя проводил ее до театра. Перед тем как проститься, она взяла одну из роз и протянула ее ему. Этот красноречивый жест выразил то, о чем она боялась сказать вслух. Николя с улыбкой сорвал цветок с длинного стебля и воткнул его в петлицу своего сюртука. Габриэль улыбнулась ему в ответ и исчезла в фойе театра.

Неожиданно Габриэль потерпела крупную неудачу, погорев на испанском заказе, полученном ею в последний день работы выставки. В то время, когда заказанные ткани находились уже в стадии производства, в Испании произошло восстание против французов и их влияния на внутреннюю политику страны, в результате которого бывший союзник в одночасье превратился во врага, и перед Францией встала угроза новой войны.

Шелк все же, в конце концов, отправили заказчику после того, как Император разбил испанцев в четырех сражениях, но по дороге товар был уничтожен испанскими солдатами и не прибыл по назначению.

Не успев пережить эту неприятность, Габриэль вскоре испытала новое разочарование. Заказ на портьеры для императорского дворца, который она надеялась получить от «Мобилье Империаль» после удачной демонстрации своих образцов на прошедшей выставке, был размещен в мастерской Дево. Габриэль сдержанно восприняла это известие, в то время как Анри рвал и метал. В конце концов, ей надоело слушать его истерику.

— Ради Бога, Анри, замолчи и успокойся! — воскликнула она в сердцах, сидя за своим письменным столом и положив перед собой сцепленные замком руки. — У нас еще не все потеряно, ведь остался заказ на изготовление ткани для императорской походной палатки.

Это было во многих отношениях наиболее выгодный заказ, о котором мечтали все шелкопромышленники, потому что в некотором смысле он мог рассматриваться как личный заказ Бонапарта. Императору вообще-то трудно было угодить, он любил, чтобы в окружавших его вещах сочетались два несочетаемых качества — суровая аскетичность и великолепие роскоши, поэтому он изъявил желание иметь в качестве походной палатки палатку, обитую изнутри настоящим лионским шелком. Все лучшие текстильные мануфактуры представляли в Париж эскизы на конкурс. Габриэль считала, что эскиз Марселя должен был затмить все остальные разработки узоров. В качестве рисунка для ткани было выбрано изображение льва и ягненка, что символизировало главную цель, к которой стремился Император: обеспечить мир в Европе под эгидой Франции.

— Наш эскиз, конечно, хорош, — возразил ей Анри, останавливаясь посреди кабинета, по которому он беспокойно прохаживался из угла в угол, — но до тех пор, пока ты будешь сидеть в этом кресле, у нас ничего не получится, все будет оборачиваться против нас, — и он поднял руку, как бы предупреждая ее возражение. — Допустим, ты действительно имела некоторый успех на выставке. Твое присутствие в качестве главы Дома Рошей было еще в новинку, а кроме того, качество наших шелковых тканей действительно говорит само за себя, и потому их быстро раскупают. Однако не забывай, что на выставке заказы принимал именно я. Вполне возможно, многие клиенты, увидев меня, подумали, что я все еще держу бразды правления в своих руках. Когда я пытался получить заказы от «Мобилье Империаль» в Париже по твоему распоряжению, я намеренно принижал твою роль в руководстве фирмой и выдавал себя за истинного главу Дома Рошей. У членов комитета, несомненно, сложилось мнение, что ты лишь формально возглавляешь дело. А теперь, я убежден, кто-то проинформировал их об истинном положении дел. В деловых кругах шелкопромышленников нет места женщине. Мы будем постоянно терять клиентов и наиболее выгодные заказы, пока ты не поймешь, наконец, что именно ты сама являешься препятствием на пути развития семейного дела.