Евгений относился к языковым революциям более терпимо.

— Ошибок стало значительно больше, — соглашался он. — Зато речь интереснее, ярче, эмоциональнее.

— Неграмотность по определению веселая штука. Для тех, кто грамотен.

— Утверждения о всеобщей вопиющей неграмотности я не разделяю. Просто раньше неграмотность была спрятана, а теперь стала явной.

— Вот именно! Неграмотность сродни уродству, физическому недостатку, который положено закрывать от посторонних глаз. Только попрошайки-инвалиды выставляют напоказ свои культи, честные люди их прячут.

Я очень любила наши споры с Женей. Тот, кто сказал, что в спорах рождается истина, мало дискутировал. Ничего в спорах не рождается, я ни разу не видела человека, который поменял бы свои убеждения в ходе дискуссии. Но споры будят вдохновение, взрыхляют сознание, как плуг взрыхляет землю. Чтобы что-то вырастить, надо вспахать почву. Чтобы у тебя родилась идея (не обязательно связанная с предметом спора), надо растормошить твой ум. О чем спорят Саша и Андрей? Спорят ли? Ни разу не слышала.

Точно угадав мои мысли, Женя спросил, как дела у Александры.

— Написала отличную курсовую работу, — похвасталась я. — Ошибки в использовании паронимов (однокоренных, но не тождественных по значению слов) ни много ни мало — в произведениях русских писателей.

— О! — вскинул брови Женя.

— Поймать неправильное использование паронимов в бытовой речи или на телевидении проще простого. Люди не догадываются о разнице «царского и царственного», «удалого и удачливого», «типового и типического», «нетерпимого и нестерпимого».

— Глаголы «надеть и одеть» путает девяносто девять процентов населения. Так кого же прищучила Александра?

— У Гамзатова в переводе Козловского «половинчатой, неспелой взошла над островом луна».

— Надо «половинной», — кивнул Женя.

— У Роберта Рождественского: «Я тихонько и бережно стукну в низкое окно. Ты в окошко глянешь боязно…»

— Правильно: «боязливо». С другой стороны, хорошим поэтам многое прощается, перенос ударения, например, ради рифмы. Иное дело прозаики. Что у нас с прозаиками?

— У Белова «в лесистых (вместо «лесных») чащобах рождаются полчища кровожадного гнуса». У Алексея Толстого в «Хмуром утре» воинские колонны «двигались стремительным маршем к последней черте оборонных (вместо «оборонительных») укреплений Царицына». И так далее.

— Александра умница. И очень приятно, что она выбрала славистику, твою профессию.

— Твою тоже, — великодушно улыбнулась я.

— Саша потрясающая девушка, — продолжал кормить меня медом Женя. — Как-то рассказывает мне об одном ученом и называет его известным кровельщиком. Я не сразу понял, откуда взялось такое определение. Теперь ты догадайся. О ком речь?

— Какой-то архитектор?

— Холодно, мороз.

— Небольшая подсказка? — просительно скривилась я.

— Революционер в психиатрии, создатель школы… Ну?

Беспомощно пожимаю плечами.

— Оговорка по…?

— Фрейду! — выпаливаю. — При чем здесь кровельщик?

— А выражение «крыша поехала»? «Крыша протекает, крышу снесло»? Кто чинит крыши? Кровельщик! Диглоссия, никуда не деться. У Александры потрясающий лингвистический нюх, совершенно необходимая в нашем деле, от тебя унаследованная усидчивость.

— Но?

— И при этом, во время личного общения, она выражается как тинэйджер-бахвал.

— Но? Я ведь вижу по твоим бегающим глазкам, что есть еще одно «но».

— Будет обидно, если свою энергию Александра пустит на менторски-прокурорское выискивание редакторских ошибок. Ты прекрасно знаешь, что массовые ошибки речи со временем становятся нормой, закрепляются словарями. Так говорит народ, а народ, как мать, всегда прав.

— Не соглашусь. Мать часто вредит ребенку, а народ выбирает в лидеры тиранов.

— Андрей разделяет интересы Саши? — сменил тему Женя.

— Не знаю.

— Он гуманитарий?

— Не ведаю.

— А что ты про него ведаешь?

— Он передовик машинного доения.

— Чего-чего? — поразился Женя.

— Ты сам виноват: спросил про зятька, теперь меня понесет. Останови, когда надоест. Возможно, Андрей обладает недюжинными интеллектуальными способностями, пока спящими, не отвергаю такого варианта. То, что я отмечаю при наших редких общениях, — это набор знаний в модных молодежных, массовых тенденциях в культуре, в том, что называют мейнстримом. Иными словами, его образовательный багаж представляет его как типичного бонвивана.

— Говоря о зяте, ты достаточно критична.

— Уже останавливаться?

— Нет, продолжай, мне интересно.

— Он знает по именам всех звезд Голливуда и фильмы с их участием, но не раньше восьмидесятых годов. Одри Хепберн, фильм «Римские каникулы» ему неизвестны. Русская кинематографическая культура на нуле. Про «Летят журавли», «Баллада о солдате» и даже про «Холодное лето пятьдесят третьего» слыхом не слыхивал. Конечно, полный набор сведений о музыке: хард-рок, металлика, хай-тэк…

— Маруся, хай-тэк — это не музыка, а дизайн квартир.

— Хорошо, хорошо, — торопилась я. — Все понимаю, готова заткнуться, только еще одно слово о литературе. Он утверждает, что прочел «Улисс» Джеймса Джойса. Представляешь? Я знаю уйму лингвистов, но, кроме тебя, есть еще только два человека, которые освоили эту заумь. Не мог бы ты при случае заговорить с Андреем о Джойсе? Проэкзаменовать, так сказать?

— Конечно, мог бы, — глубоко вздохнул мой любимый мужчина. — Только надо ли?

— Не надо! — Придушив злорадство, согласилась я. — У тебя поблизости имеется магазин, где продают галстуки? Мне нужно купить парочку для зятя.

— Я тебя очень люблю! — рассмеялся Женя.

Моим козням против Андрея предшествовала активная мыслительная работа. В мировой художественной литературе описано много способов влюбить в себя девушку. Из самых популярных — совершить на ее глазах подвиг, желательно спасти саму девушку: вырвать из лап Змея Горыныча, Кощея Бессмертного или Бабы Яги, можно девушку вынести из горящего дома, вытащить из ледяной проруби, остановить ее взбунтовавшуюся лошадь, раскидать по сторонам обидчиков-насильников, на худой конец заморочить девушке голову революционными идеями, готовностью к самопожертвованию. Эффектно также давление на жалость — «она его за муки полюбила». Случаи обратного развития, когда страстно влюбленная девушка с вечера на утро разочаровывается в объекте воздыханий, крайне скудны. Оно и понятно: чтобы раскусить человека, требуется пуд соли с ним съесть, а это процесс длительный. Тот же пуд соли принятый единовременно — гадость неперевариваемая. И добрые писатели не издевались над своими героинями, пичкая их килограммами отравы. Логично предположить, что если подвиг влюбляет, то антиподвиг отвращает. Словом, человек должен совершить перед лицом девушки подлость, чтобы у нее открылись глаза. Перед лицом — это принципиально важно. Потому что рассказам о его неблаговидных поступках она не поверит. А любые отрицательные характеристики и суждения будут иметь противоположный эффект. Это я хорошо знаю на собственном опыте.