Но именно из-под Кандагара вернулся в 80-м отец Ромы Лисовского – тоже майор Лисовский. Вернулся в цинковом гробу. Фронта там не было, и неравного боя не было, – просто какой-то удачливый душок разбогател на двести тысяч зеленых, всадив «стингер» в брюхо заходившему на посадку вертолету. За будущее умение летать над плюющимися огнем и смертью горами ювелирно, впритирочку, наши платили в тот год многими жизнями…

Серый ящик с крохотным стеклянным окошечком провел в жизни Ромы резкую черту, разделив на две неравные половины: мирную и военную. Дальше было суворовское училище в Питере, и вэдэвэшное в Рязани, и полтора года в гарнизоне, и никем не объявленная война, и другая война, и орден в зале с белыми колоннами… И третья война, ставшая последней. Но как выяснилось – не совсем.

Баллада закончилась. Тот же голос затянул что-то ностальгическое, о юнкерах-корнетах:

Не пишите, графиня, нет в живых адресата,

Упустили Россию, как сквозь пальцы песок.

Ах, Россия, Россия, разве ты виновата,

Что пускаю я пулю в поседевший висок…

Упустили, как в воду глядел, подумал Лисовский, и мы тоже ведь упустили… Но пули в висок не дождетесь… Он достал маленькую плоскую фляжку, разлил в металлические рюмочки-наперстки. Тост был простой: «За Победу!»

Магнитофон-рацию майор снес к тайнику сам. Но, прежде чем положить туда, откинул фальш-панель и дважды с хрустом воткнул нож в электронное чрево. На всякий случай. Двадцать четыре часа – немалый срок. Остальное имущество не тронул, было оно обычным туристским снаряжением…

…Когда Лисовский вернулся к бывшему лагерю, Миша травил очередную байку:

– …Дескать, агентурные данные точные: пойдет именно этой ночью Джумаев со своими к Ведено. Чтоб ему не пойти, когда у него там родня да кунаки в половине дворов. Ну ладно, срочно собирают сводный отряд: наши, фээсбэшники, минюстовская спецура…

– «Тайфун»? – заинтересованно спросила Надежда. Она крепко уважала питерских «тайфуновцев», вытащивших ее три года назад из мясорубки под Урус-Мартаном.

– Нет, москвичи… Но не важно. Короче, выдвинулись по вечеру в предгорье, рассредоточились, ждем. А весна там, сами знаете, – днем жара, как летом, а ночью-то oro-го… Ну вот. Парень у нас был, Цвигайло фамилия, – залег, значит, в зарослях кизила, бдит. Такие операции, известное дело, чем обычно кончаются – никого не дождешься, а утром обратно. Нам кто-то про Джумаева стукнул, а кто-то ему – про нас. Может, кстати, тот же самый человечек… В общем, можно и вздремнуть вполглаза. Но Цвигайле не спится – холодно. Лежит, мысли всякие думает – и вдруг видит: чех! На четвереньках подкрадывается! Громадный мужик, нагруженный, при всех делах: разгрузка, броник, рюкзак здоровенный, «мухи» сверху приторочены… То есть, Цвигайла всего этого не видит, по контуру темному догадывается, – внушительный такой силуэт. Бормочет чечен непонятное низким голосом, по-своему, – не то аллаха, не то шайтана вспоминает; а сам что-то на земле высматривает-нащупывает, в темноте, фонарь не включает… Вот. А остальных не видать. Решил Цвигайло его без шума положить. Дождался, значит, как чех спиной повернулся, ножик вынул, прикинул, куда бить будет, чтоб по рюк-зачине в темноте не угодить. Только приподнялся – из темноты: чпок! – бесшумка. И прямо Цвигайле в лоб. И падает он с мыслью: какой дурак, что сферу не надел… А упав – соображает, что с простреленной башкой думать вроде как не положено… И запахи обонять не положено – а запашок Цвигайло таки чует. От себя. Весьма специфический. Вообще-то раненому обделаться не стыдно, сами небось видали не раз, но… Короче, взъярился он, за автомат схватился – и по чечену, очередью. Тот на ноги вскочил, на Цвигайлу попер, а сам ревет ну просто нечеловечески. Цвигайло давай снова на спуск тискать… Тут шухер до небес – соседи в дело вступили, палят в темноту наугад… А в ответ – тишина. Никто в ответ не стреляет. Ну, ясно, засада псу под хвост – фонари зажгли, разбираемся, что за дела. Видим, Цвигайло лежит, не шевелится, а с головы на лицо течет…

Тут Миша сделал драматическую паузу.

– Мозги? – спросила Надежда. Довольно равнодушно спросила, навидалась всякого.

– Если бы! ДЕРЬМО! Самое натуральное дерьмо – липкое, коричневое, вонючее.

– Слушай, а ты не про себя в третьем лице рассказываешь? – возмутилась Надежда. – Только с дерьмом вместо мозгов такую х. ню придумать можно!

– Нет, вы слушайте дальше! А рядом, головой Цвигайле чуть не на ногах, лежит…

Миша вновь драматично замолчал. Никто не высказывал предположений. Миша молчал.

– Чеченец? – спросил Стас, видя, что иначе продолжения не дождаться.

Миша покачал головой.

– Свой? – предположила Оленька (она сидела, широко расставив пальцы – сушила обработанные спецсоставом подушечки, ночью оставлять отпечатки не стоило).

Миша повторил тот же жест.

– Новодворская? – внес свою лепту догадок майор.

На этот раз покачивание сопровождалось самой интригующей ухмылкой.

Больше версий высказано не было – Надежда упорно молчала, а Петрусь, похоже, по своему обыкновению немного задумался, с закрытыми глазами и слегка посапывая.

И Миша объявил:

– МЕДВЕДЬ!!! Самый натуральный медведь!

Майор и Оленька рассмеялись. Миша свернул-таки на излюбленную тему.

– Совсем заврался, – констатировала Надежда. – С каких пор по горам медведи с бесшумками ходят?

– Э-э-э… Ты вот не знаешь, а медведь-то, он зимой не ест ничего, но и под себя в берлогу не гадит. И у него, там, в заду, значит, пробка такая слеживается, плотная, тугая, – выход-то и запирает. А как проснется – начинает жрать с голодухи, ну, там свежачок на старую пробку давит, давит, а топтыгин ходит, тужится, тужится – и прямо-таки выстреливает ту пробку наконец, вместе со свежим дерьмом-то. А тут как раз Цвигайло…

Майор, Стас, Оленька ржали уже в голос, представив, какая жизнь началась у незадачливого Цвигайлы среди острой на язык спецуры. Даже Надежда засмеялась, но все равно не поверила:

– Врешь ты все, Мишаня. Что я, медведей в зоопарке не видела? Эту тушу и под кумаром за человека не примешь – здоров больно.

– Так это ты же наших медведей видела! Или сибирских! А кавказские – маленькие, килов по сотне, по сотне с небольшим! У них там со жрачкой не густо. Наш лося задерет – вот те и калории для росту. А тамошние больше ягодами да фруктами пробавляютя… Мелкие.

– Что же Цвигайло твой тогда свалился?

– А ты бы увидела сама, как вот так вот, на глазах, человек в зверюгу превращается! Морду-то оскаленную при вспышках хорошо разглядел… Думаешь не сомлела бы, такое увидев?

Надежда пожала плечами. Ей действительно не приходилось видеть человека, превращающегося в зверя. Остальным, впрочем, тоже…

– А вот случай еще был… – Миша попытался было без перехода начать новую байку, но Лисовский не позволил: