– Не расстраивайтесь, Петтер. – Я очень старалась не смеяться. – Он ведь хотел как лучше!

Юноша только раздраженно дернул плечом. И словно топорщились острые углы запаха перца – стыда и раздражения.

– Вет-исс просто хотел, чтобы вы мне понравились! – шепнула я, взяв его под руку. – А мне вы дороги в любом виде.

Петтер обернулся, хлопнул густо накрашенными ресницами.

– Слушай меня! – зычно призвала Мать, не дав юноше что-то сказать. – Сегодня у нас праздник!

Хель согласно взревели.

– Хозяин моря голоден! – продолжила Мать, и я встрепенулась. Хм, разве речь не о свадьбе Альг-иссы и Вет-исса?! – Настал час его покормить! Где Свельд-исса?

– Эй, чего кричишь? – вышла вперед хель, осторожно прижимая к себе что-то белое. – Ребенка разбудишь!

На груди у нее безмятежно сопел медвежонок. Толпа одобрительно загудела.

– Дай сюда! – властно приказала Мать, и хель вложила в ее протянутые руки «ребенка».

И так, со спящим медвежонком в руках, Мать торжественно направилась прочь из поселка. Присутствующие в благоговейном молчании следовали за ней.

Остановилась Мать у самого обрыва, под которым шумело море.

– Хозяин моря, прими нашу жертву и не гневайся на нас! – патетично проговорила она, на вытянутых руках протягивая медвежонка над водой.

Он засопел, заскулил во сне, и я вцепилась в руку Петтера. Малыша было жалко.

Мать вопреки моим страхам не разжала руки.

Напротив, поднесла зверя к себе, склонилась над ним… и быстрым движением прокусила ему лапу. Кровь часто закапала в ревущее вечно голодное море.

Медвежонок жалобно скулил, пытаясь вырваться из железной хватки Матери. У нее от напряжения набухли вены на висках.

И вдруг в прореху туч выглянуло солнце, подсветило море, которое сразу показалось куда приветливее. Вода блеснула серо-зелено-голубым, а плавающие в ней льдины казались бриллиантами чистой воды.

– Бутыль! – скомандовала Мать резко.

Ей благоговейно поднесли открытую емкость (судя по резкому запаху – с крепчайшим самогоном), и Мать сцедила еще несколько капель медвежьей крови прямо в пахнущую сивухой жидкость.

– Живи! – торжественно разрешила Мать медвежонку. – И знай, что жизнь твоя без остатка принадлежит Хозяину Моря!

После чего с явным облегчением передала «малыша» на руки его приемной матери. Медвежонок обиженно ревел, но мигом угомонился, когда хель сунула ему в рот сосок.

– А теперь – праздник! – объявила Мать во весь голос, и подданные ответили ей восторженным ревом…

Праздник удался на славу. Хель не пожалели ни выпивки, ни закуски, даже для нас с Петтером припасли какие-то ягоды и соленую рыбу.

И признаюсь, без плотной закуски алкоголь как-то слишком быстро ударил в голову.

Бесконечные тосты за молодых, разрумянившаяся Альг-исса и смущенный Вет-исс…

А я старалась не вспоминать собственную свадьбу. Как я была счастлива в своем скромном, совсем не праздничном платье, как сияла улыбка Ингольва, какими глазами он смотрел на меня…

Петтер все больше молчал. Временами он забывал, что нужно улыбаться, и тогда маска веселья сползала с его лица. Потом юноша спохватывался и снова изображал удовольствие. Вот только тяжелый запах смол – курились ладан, мирра и мастиковое дерево – выдавал его отнюдь не радостное настроение…

Наконец молодые засобирались домой. На эту ночь нас с Петтером приютила какая-то пожилая хель, по такому случаю перебравшаяся к родне. Традиции требовали ввести молодого в дом сразу после свадьбы, чтобы «досыта наесться жирной рыбки», как застенчиво называли хель первую брачную ночь.

«Удачной рыбалки!» – вразнобой кричали подвыпившие гости, когда Альг-исса на руках уносила свою добычу…

– Пойдемте? – предложил Петтер, помогая мне встать из-за стола.

– Пойдемте, – согласилась я, чувствуя, как приятно шумит в голове.

Мы шли молча. По счастью, идти было недалеко, потому что снег падал хлопьями и заблудиться в белом мареве было совсем несложно.

Он окутывал все пушистым покрывалом, создавая иллюзию, что мы одни в этом мире.

Морозный воздух пьянил свежестью, кружил голову обещанием свободы – безбрежной, как хельхеймские льды. Петтер – живой, теплый – был в этом ледяном царстве желанным, как сама жизнь.

Я потянулась к Петтеру, но он удержал меня.

– Вы правда этого хотите? – спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Милосердные сумерки скрывали мои алеющие щеки.

– Разумеется, – отозвалась я легкомысленно. – Я ведь ни разу не целовала накрашенного мужчину!

Мгновение он смотрел на меня, потом наклонился, зачерпнул снега и принялся яростно тереть лицо. Пахло от него злостью – маслом бея – жарко, горьковато-перечно.

Отшвырнув разноцветный комок, Петтер шагнул ко мне, схватил за плечи.

– Мирра. – Он стоял так близко, что я чувствовала его дыхание. – Скажите, теперь вы… не жалеете?

И замер, дожидаясь ответа. На скулах его, на висках виднелись остатки косметики, и эта клоунская маска так ему не шла, что хотелось вытереть ее рукавом собственной шубы.

Я хотела что-то пошутить, но вовремя одумалась.

– Ничуть не жалею, – ответила серьезно. – Хотите, поклянусь?

– Мирра, – выдохнул юноша, прижимая меня к себе.

«Какой аромат! – успела подумать я. – Малина, жасмин, фиалка…»

И нырнула в поцелуй, как в прорубь…

Разбудила меня осторожная попытка Петтера встать. Спали мы прижавшись друг к другу, поэтому, когда Петтер отстранился, я машинально потянулась за ним.

– Что такое? – сонно спросила я, ожидая услышать что-то вроде «мне нужно».

– Дракон, – ответил он просто, и от этого короткого слова, от резкого тона юноши сонливость разом слетела с меня.

– Что? – переспросила я, садясь на постели. Может быть, приснилось?

– Я слышал драконий рев, – объяснил Петтер, натягивая брюки, и, отвернувшись, затеплил свет. – Нужно посмотреть.

Я взглянула на его напряженную спину и без слов потянулась за одеждой.

Когда мы выбрались из дому, на улице уже толпилось с десяток хель. Рассвело, и день выдался на редкость погожий. И в холодном свете солнца приземлившийся чуть в стороне дракон казался цельной льдиной, сверкающей так, что резало глаза.

Со спины его спрыгнула в снег невысокая фигурка. Шапки на ней не было, так что рыжие волосы вызывающе золотились.

– Валериан, – выдохнула я и рванулась к нему, проваливаясь в снег.

Глава 5. Суд

Сын просиял и бросился мне навстречу.

– Мама! – Он стиснул меня в объятиях, совсем по-детски прижался, зашептал сдавленно: – Мамочка, я так рад тебя видеть!

А я глотала слезы, отмечая, как он вырос – уже на голову выше меня! И пахнет не лавандой и молоком, а остро заточенными карандашами – кедром. Совсем взрослый…

– Мальчик мой, мой Валериан, – повторяла я, крепко-крепко обнимая сына.

Я плохая мать, совсем позабыла и о ребенке, и о своем долге!

– Мам, ну хватит уже, – наконец смущенно попросил Валериан. – Ну что ты, в самом деле? Я тут, теперь все