Комната опустела, причем Уильям Дуглас вышел последним, поддерживая леди Лохливен, и королева услышала, как со скрежетом запираются на ключ двери ее покоев.

Как только Мария осталась одна, уверенная, что никто ее не видит и не слышит, силы оставили ее, и, рухнув в кресло, она разразилась рыданиями.

Королеве понадобилось все ее мужество, чтобы сдерживаться, и это мужество ей придавало присутствие врагов, но едва они ушли, ее положение предстало перед нею во всей своей безысходности. Она лишена трона, заключена в этом замке-тюрьме, и единственный ее друг, единственная и последняя ниточка, связывающая ее прошлые надежды с надеждами на будущее, – мальчик, которого она даже толком не видела. Что осталось Марии Стюарт от двух ее корон, от власти в двух королевствах? Имя, и только. Имя, которое, будь она на свободе, привело бы в движение всю Шотландию, но теперь оно понемногу изгладится из сердец ее сторонников, и забвение, возможно, уже при ее жизни, укроет его, словно гробовым саваном. Подобная мысль была невыносима для столь возвышенной души, какая была у Марии Стюарт, и для всего ее существа, подобного цветку, которому, чтобы жить, необходимы, прежде всего, воздух, свет и солнце.

К счастью, с нею была самая любимая из четырех Марий, самая верная, всегда старающаяся поддержать ее и утешить, но на сей раз это было нелегко: королева позволяла Мэри говорить все, что угодно, отвечая на ее слова лишь всхлипываниями и слезами. И вдруг, случайно взглянув в окно, к которому она пододвинула кресло королевы, Мэри воскликнула:

– Свет, ваше величество, свет!

Она схватила Марию за руку, подтащила к окну и указала на огонек, символ надежды, горящий среди ночи на вершине холма Кинросс. Ошибиться было невозможно, потому что на небе не было ни единой звезды.

– Благодарю тебя, Господи! – упав на колени и благодарно воздев руки к небу, промолвила королева. – Дуглас спасся, и мои друзья бодрствуют.

После жаркой молитвы, несколько вернувшей ей силы, королева прошла в спальню и, раздираемая противоречивыми чувствами, уснула беспокойным сном, а неутомимая Мэри Сейтон оберегала его до утра.

Уильям Дуглас объявил королеве: с этого дня она становится настоящей узницей и спускаться в сад ей дозволяется только под присмотром двух стражей; это развлечение при таких стеснениях стало для нее совершенно невыносимым, превратилось в пытку, и она предпочла отказаться от него. Закрывшись в своих покоях, Мария находила даже какое-то горькое и горделивое удовлетворение в чрезмерности своих невзгод.

Через неделю после рассказанных нами событий королева и Мэри Сейтон сидели вечером за столом и вышивали; замковый колокол пробил девять, и вдруг брошенный со двора камень, пролетев между прутьями решетки, разбил стекло и упал на пол комнаты. Королева сочла, что это либо случайность, либо намеренное оскорбление, но Мэри Сейтон, взглянув на камень, обнаружила, что он завернут в лист бумаги, и подняла его. Оказывается, это было письмо Джорджа Дугласа, и в нем он писал:

«Ваше величество повелели мне жить, я исполнил ваше повеление, и по свету на Кинросском холме ваше величество может убедиться, что ее друзья на посту. Однако, чтобы не возбуждать подозрений, воины, собранные в ту роковую ночь, с рассветом разошлись и сойдутся вновь, только когда появится возможность для новой попытки. Увы, предпринять эту попытку сейчас, когда тюремщики настороже, значило бы погубить ваше величество. Дайте же им, ваше величество, принять все меры предосторожности и успокоиться в уверенности, будто ничто им не грозит, а мы тем временем будем самоотверженно продолжать наш труд.

Спокойствие и мужество!»

– О, что за верное и отважное сердце! – воскликнула Мария. – В несчастье он стократ преданней, чем другие в дни успехов! Да, я наберусь мужества, и пока будет гореть этот огонек, меня не оставит надежда на освобождение.

С получением этого письма к королеве вернулось былое мужество; у нее появилась возможность общаться с Джорджем через малыша Дугласа, поскольку, вне всякого сомнения, это он бросил камень в окно. Она тут же написала Джорджу ответное письмо, в котором благодарила всех лордов, своих сторонников, и умоляла их во имя данной ими клятвы не охладеть в своей верности, обещая с терпением и мужеством, о каком они просят ее, ждать результатов их стараний.

Королева не ошиблась: назавтра, когда она стояла у окошка, малыш Дуглас пришел к подножию башни; ни разу даже не взглянув на окно, он уселся прямо под ним и стал плести силки для ловли птиц. Королева проверила, не видит ли кто ее, и, убедившись, что во дворе пусто, бросила вниз камень, который был завернут в письмо. Поначалу она перепугалась, уж не совершила ли непоправимую ошибку, потому что малыш Дуглас даже не обернулся на шум, и лишь через несколько секунд, в течение которых сердце королевы сжималось от непередаваемого страха, равнодушно, как бы что-то ища, протянул руку, взял камень, неторопливо, не поднимая головы и не подавая никаких знаков той, что бросила его, сунул письмо в карман, после чего с полнейшим спокойствием продолжал заниматься силками. Это хладнокровие, невероятное для мальчика таких лет, убедило королеву, что она может вполне положиться на малыша Дугласа.

С этого дня к королеве вновь вернулась надежда, однако проходили дни, недели, месяцы, а в ее положении ничто не менялось. Настала зима; долины и горы покрыл снег, и по озеру, имей узница возможность выйти за ворота, она могла бы пешком дойти до берега, однако за все это время не было ни одного письма с утешительными вестями, что сторонники продолжают труды ради ее освобождения, и только каждую ночь неизменный огонек давал ей знак, что верный друг бодрствует.

Но вот природа начала просыпаться от сна, подобного смерти, робкие лучи солнца стали прорываться сквозь тучи, укрывавшие сумрачное небо Шотландии, снег стаял, озеро освободилось от ледяного покрова, раскрывались первые почки, появилась первая зелень, вся природа выходила из тюремного оцепенения, радуясь наступлению весны, и только Мария с горькой скорбью видела, что одна она осуждена на вечную зиму.

Наконец, однажды вечером ей показалось, что с огоньком происходит что-то непонятное: он как бы колышется; она столько раз вопрошала эту мерцающую звездочку и столько раз отсчитывала по своему сердцу двадцать ударов, что уже давно во избежание разочарований перестала задавать неизменный вопрос, но сейчас решила сделать еще одну попытку и почти безо всякой надежды поставила на окно лампу и тут же убрала ее; тотчас же огонек на Кинросском холме исчез и появился только при одиннадцатом ударе сердца. И тотчас же по какому-то странному совпадению в комнату через окно влетел камень и упал к ногам Мэри Сейтон. Как и в прошлый раз, он был завернут в письмо Джорджа. Королева взяла его из рук Мэри, развернула и прочла:

«Срок близится, ваши сторонники соединились. Соберите все свое мужество.

Завтра в одиннадцать вечера опустите из окна веревку и поднимите груз, который будет привязан к ней».

В покоях королевы остался большой кусок веревки, из которой сделали лестницу, унесенную стражами после неудачного побега; на следующий день в назначенный час узницы оставили лампу в спальне, чтобы не выдать себя светом, и Мэри Сейтон спустила из окна веревку. Через несколько секунд она почувствовала, что к ней что-то привязали, стала тянуть наверх и подняла большой узел, но протащить его в окно не удавалось, так как мешала решетка. На помощь ей пришла королева, узел развязали, и находящиеся в нем предметы легко пролезли между прутьями. Узницы перенесли их в спальню, заперлись изнутри и стали рассматривать. То были два полных комплекта мужской одежды, какую носили слуги в доме Дугласов. Королева была в полном недоумении, но тут обнаружила приколотое к вороту одного полукафтана письмо. Она нетерпеливо развернула его и стала читать: