После спектакля Пен села в экипаж Джулиана, а не герцогини Эвердон, воспользовавшись толчеей, царившей на выходе из театра. Впрочем, сделала это она не настолько быстро, чтобы остаться незамеченной. По крайней мере две или три дамы увидели, с кем уехала Пен.

Не осталось незамеченным также и то, что экипаж направился в дом Леклера. А когда Джулиан и Пен, выйдя из экипажа, направились в дом, пара случившихся поблизости зевак наверняка призадумалась, почему сам Леклер не сопровождает их.

– Я думаю, что уже завтра утром Глазбери получит кучу анонимных писем! – усмехнулась Пен, развязывая ленты шляпки.

Поставив в угол свою трость, Джулиан оглядел комнату: круглый стол с двумя книгами на нем, простые стулья. Взгляд его задержался на кровати с высоким белым пологом.

– Наверняка получит, Пен! – кивнул он. – Наш план уже начинает работать. А то, что ты уехала в моем экипаже, еще сильнее подольет масла в огонь.

Пен вдруг замерла со шляпкой в руках. В тоне Джулиана ей послышалось что-то не то.

– На сегодня спектакль окончен, Пен.

– Что ты говоришь? Не понимаю! – испугалась она.

– Я хочу сказать, что достаточно и того, что я проводил тебя до дома. Остальное в, наш план не входит.

Пен похолодела. Недаром Джулиан сегодня весь вечер был какой-то не такой. Но что же случилось, в чем причина столь внезапного охлаждения? Пен не могла понять, теряясь в догадках.

– Что ж, – проговорила она, глотая обиду, – спокойной ночи, Джулиан. Ты не обязан играть свою роль, когда на нас никто не смотрит.

– Я говорю не о своих обязанностях, Пен. Я говорю о твоем чувстве долга.

– Джулиан, – вздохнула она, – только не надо, прошу, изображать дело так, что ради развода с мужем я пошла на какую-то там жертву. Не надо меня жалеть!

– Ты не поняла меня, Пен. Я совсем не об этом.

– Тогда о чем? Я действительно ничего не понимаю, Джулиан! Я вижу лишь, что сегодня ты какой-то не такой. Что случилось? Я была слишком резка с сеньорой Перес? Да, мне не нравится, когда дамы начинают слишком откровенно вешаться на тебя! Но, если хочешь, впредь я не буду реагировать так бурно. Буду знать свое место.

– Сеньора Перес здесь ни при чем.

– Так что же случилось? Ты явно чем-то озабочен, Джулиан!

Джулиан ответил не сразу. Пен чувствовала, что он мучительно подбирает слова.

– Когда я сидел в театре, – начал наконец он, – и наблюдал за той пьесой, что шла на сцене, я понял, что разыгрываю сейчас такую же пьесу. Нет-нет, я не об этом! Я не против ее разыгрывать. Но как только за нами закрылась дверь этого дома, я почувствовал, что спектакль закончен. План наш сработал, машина сплетен уже запущена. И нам больше незачем продолжать игру на публику.

– Наш роман начинался не как игра на публику, Джулиан!

– Тогда, в гостинице, я переспал с тобой, чтобы помочь тебе успокоить нервы. Я ласкал тебя, а передо мной словно стоял призрак твоего мужа.

Пен почувствовала, как все обрывается у нее внутри.

– Ты бросаешь меня, Джулиан? – прошептала она.

Он молчал. Никогда еще Пен не было так плохо. Ей казалось, что еще минута этой пытки и она умрет.

Джулиан подошел к ней и легко коснулся пальцами щеки.

– Тогда я переспал с тобой, потому что ты искала моральной поддержки старого друга, и я помог тебе. В театре мы изображали любовников, провоцируя сплетни. А если мы сейчас займемся любовью, то почему? Это бы уже означало, что я хочу тебя и ты хочешь меня. Нашему плану это ничем не поможет.

Пен молчала. Плану это, может быть, и не поможет. Но неужели, неужели Джулиан всерьез считает, что для Пен их связь ничего не значит, что она только использует его? Как еще сказать этому человеку, что она умрет от горя, если это прикосновение пальцев к ее щеке окажется их последней близостью?

Это прикосновение было почти неощутимым, но оно опьяняло Пен, кружило ей голову в тысячу раз сильнее, чем гораздо более откровенные объятия.

Джулиан стоял всего в одном шаге от нее – холодный, словно осенний день. Еще ничего не потеряно, еще можно его вернуть. Одно слово, один взгляд...

– Ты хочешь меня, Пен? – спросил он. – Не ради плана, не ради чего-то еще. Просто хочешь?

Пен хотела его каждой клеточкой своего существа. Она ясно осознавала это. И от этого хотела его еще сильнее.

– Хочу, Джулиан, – проговорила она. – Очень хочу! – В таком случае, – заявил он, – сейчас, когда мы с тобой одни, я хочу забыть на время о том спектакле, что происходит за окнами и зовется «высший свет». И я не хочу, Пен, чтобы между нами стоял призрак твоего мужа. Всем этим мы займемся днем. Ночь же должна принадлежать только тебе и мне.

Он начал раздевать ее, медленно снимая одежду. Несмотря на нежность его прикосновений, было в них и что-то властное, словно он предъявлял какие-то новые права на Пен. На этот раз все было другим: и то, как Джулиан смотрел на Пен, когда она предстала перед ним нагой, и то, как он, подхватив ее на руки, понес на кровать. И это возбуждало Пен до последней степени.

Наконец Джулиан овладел ею. Пен целиком отдалась ему, почувствовав полноту и гармонию: его сила прекрасно сочеталась с ее хрупкостью.

– Да, – проговорила она, – прекрасно, когда для близости нет других причин, кроме той, что ты хочешь меня и я хочу тебя! Впрочем, – добавила она через минуту, – причины есть: счастье, желание и страсть.

– Это прекрасные причины! – подтвердил он.

– И любовь.

Пен сама не знала, произнесла она это слово вслух или только подумала. Во всяком случае, сердце ее сказало это раньше, чем ум осознал. Это не любовь к старому другу. Как ни дорог старый друг, как ни тяжела разлука с ним, от такой разлуки никто не умирает. Пен же чувствовала, что умрет, если потеряет Джулиана.

Пен вдруг поняла, почему чувствует сейчас себя с Джулианом по-другому. Не потому, что между ними не стоит призрак Глазбери, не потому, что забыла о своих проблемах, а потому, что поняла: она любит его.

Джулиан наполнял собой все существо Пен. Она чувствовала его запах, дышала им, с губ ее срывалось его имя.

Потом они долго лежали рядом. Пен боялась пошевелиться, словно этим разрушила бы установившуюся между ними гармонию.

Так прошло несколько часов. Наконец Джулиан встал и начал одеваться.

Пен не хотелось, чтобы эта волшебная ночь так быстро закончилась. Ей хотелось, чтобы Джулиан остался, хотелось встретить с ним рассвет.

Присев на кровать, Джулиан наклонился к ней, чтобы поцеловать ее на прощание. В комнате было темно. Свечи уже успели погаснуть, и Пен не видела выражения его лица, но поцелуй красноречиво говорил о том, какие чувства сейчас он испытывает.