— Кристофер…

Она уже не могла смириться и отступить, не могла остаться в одиночестве, а потому непрестанно ерзала и старалась подняться выше. С каждым беспомощным движением он подтягивал ее бедра все ближе к своим. Крепко сжав ногами, играл, скользя пальцами по тому самому месту, в котором женское начало соединилось с мужским, и ни на миг не прекращал безжалостного, упрямого наступления.

— Сдаюсь, — пробормотала Беатрикс. — Больше не выдержу.

— Никуда не денешься, придется. — Кристофер властно привлек возлюбленную и поцеловал.

— Сжалься, позволь пройти весь путь.

— Еще рано. — Он провел ладонями по спине. — Ты так прекрасна, так чувственна. Я готов любить тебя вечно и бесконечно.

— Кристофер…

— Позволь еще раз поднять на вершину блаженства.

— Нет, больше не могу. Сил не осталось. — Она слегка сжала зубами его нижнюю губу. — Умоляю, доведи дело до конца.

— Рано.

— Что ж, в таком случае придется принять меры.

— Какие именно?

Беатрикс посмотрела в прекрасное дерзкое лицо, в светящиеся вызовом глаза. Подчиняясь ровному ритму толчков, склонилась к уху.

— Люблю тебя, — прошептала она, отдаваясь скачке. — Люблю тебя.

Ничего иного и не потребовалось. Кристофер со стоном замер и что было силы прижал возлюбленную к груди, чтобы вместе пережить миг освобождения, излить в долгожданное лоно годы одиночества и тоски. А она продолжала нежно ворковать, обещая любовь, гармонию, радость, новые мечты.

Обещая вечность.

Лондонский сезон подошел к концу, и бомонд разъехался по загородным поместьям, чтобы продолжить увеселения на свежем воздухе. Балы, обеды и танцы сменяли друг друга в бесконечном калейдоскопе; егеря готовились выпустить заранее приготовленных к отстрелу фазанов и куропаток; слуги тщательно чистили и смазывали ружья, конюхи придирчиво осматривали седла и сбрую; дворецкие заботились о своевременной доставке из портов Бристоля и Лондона лучших вин и изысканных деликатесов.

В Гемпшире самым желанным событием осени считалось приглашение в Рамзи-Хаус, где в середине сентября планировалось торжественное оглашение помолвки Беатрикс Хатауэй и Кристофера Фелана. Обычно проводимые в доме лорда Рамзи мероприятия неизменно пользовались благосклонным вниманием соседей, но в этот раз интерес превзошел самые смелые ожидания. Все, кого пригласили, немедленно ответили безоговорочным согласием, а те, кого не пригласили, прислали письма с просьбой, а порой и с настойчивым требованием исправить досадную оплошность.

Хатауэи считали, что всплеск энтузиазма вызван исключительно тем обстоятельством, что на торжестве ожидалось присутствие прославленного героя. Ну а сам Кристофер, с его неистребимой ненавистью к шуму и вниманию толпы, не скрывал мрачного отношения к предстоящему испытанию.

— Согласись, — заметил Лео, — забавно, что тот из нас, кто меньше всех склонен к светской жизни, привлекает к своей персоне самое острое внимание.

— Отстань, Рамзи, — проворчал Кристофер, и Лео хитро улыбнулся.

Однако выражение «тот из нас», произнесенное с естественной легкостью, словно между прочим, согрело сердце. Отношения с будущим шурином постепенно приобрели дружескую непринужденность, которой Фелану отчаянно не хватало после смерти Джона. Хотя никто и никогда не смог бы заменить брата, общество новых родственников доставляло Кристоферу искреннюю радость. Так, во всяком случае, обстояло дело с Лео и Кэмом. Оставалось выяснить, распространится ли взаимная симпатия на Меррипена.

Меррипен вместе с женой Уиннифред (родные звали ее Уин) и маленьким сыном вернулся из Ирландии первого сентября. Не склонные сдерживать чувства Хатауэи радовались открыто и бурно. Кристофер скромно стоял в сторонке, возле окна, и с интересом наблюдал за шумным воссоединением большого семейства. Казалось, пылким объятиям, радостным возгласам и бесконечным вспышкам счастливого смеха не будет конца. Кэм встретил брата медвежьей хваткой и тяжеловесными хлопками по спине. Соскучившись по родному языку, оба сразу перешли на цыганский.

Еще до войны Кристоферу довелось несколько раз встретиться с Меррипеном, однако в памяти остались лишь общие черты: крупная массивная фигура и солидное, немногословное спокойствие. Кто бы мог предположить, что судьба преподнесет столь колоритного родственника?

Уин оказалась стройной изящной леди с большими голубыми глазами и пышными светлыми волосами. От сестер ее заметно отличала почти эфемерная хрупкость. Оставив столпившихся посреди комнаты родственников, она подошла к Кристоферу и уверенно протянула руку.

— Капитан Фелан, рада считать вас моим братом. До сих пор мужчины в нашей семье оставались в меньшинстве: четверо против пяти женщин. С вашим приходом нас стало ровно десять: пять на пять.

— А я все равно ощущаю давление большинства, — вставил Лео.

Меррипен подошел, пожал руку и оценивающе взглянул.

— Кэм говорит, что для гаджо ты не так уж и плох, а Беатрикс утверждает, что любит тебя. Данные обстоятельства перевешивают сомнения и склоняют к согласию на свадьбу. Но окончательное решение пока не принято.

— В свою защиту могу сказать, что вместе с молодой супругой готов принять всех ее животных, — с серьезным видом заявил Кристофер.

Меррипен на секунду задумался.

— Что ж, раз так, забирай.

За обедом беседа поначалу текла бурно, то и дело перескакивая с одной животрепещущей темы на другую, но как только разговор зашел об Ирландии и поместье, которое вскоре предстояло унаследовать Меррипену, лица заметно помрачнели.

Примерно за десять лет до этого Ирландия пережила жестокий голод, вызванный катастрофическим неурожаем картофеля. Страна до сих пор не оправилась от тяжких последствий трагедии. Правительство Англии предложило лишь минимальную помощь в виде временных мер, полагая, что постепенно проблема разрешится естественным образом.

И без того бедная Ирландия окончательно обнищала. Начались жестокие эпидемии. Целые семьи умирали в глинобитных хижинах, а то и прямо на дороге. Землевладельцы, подобные лорду Кавану, согнали с земли бедствующих арендаторов и затеяли бесконечную войну с теми, кто остался. Так зародилась смертельная вражда, кровавые последствия которой трудно было предсказать.

— И земля, и арендаторы долгие годы оставались в забвении, — печально поведал Меррипен. — Дед слишком увлекся недвижимостью в Англии и не задумывался ни о поддержании хозяйства, ни о помощи людям. Дренажные системы на полях отсутствуют, о механизации труда по обработке земли никто не слышал и не интересовался. Отсталые арендаторы знают лишь самые примитивные методы ведения фермерского хозяйства, а живут в грубых, обмазанных глиной хижинах. Почти всю скотину давно пришлось продать, чтобы заплатить за аренду. — Меррипен задумался; и без того печальное лицо еще больше потемнело. — Накануне возвращения в Стоуни-Кросс я встретился с Каваном. Он отказывается выделить хотя бы шиллинг на помощь тем, кто непосредственно от него зависит.