Генерал в последний раз разгладил на колене железнодорожный билет, аккуратно сложил его по старым сгибам и спрятал в нагрудный карман старомодной рубашки с короткими рукавами. Сиверов шевельнул губами, словно собираясь сделать замечание, но промолчал, решив, что это не имеет смысла. Федор Филиппович отлично понимал всю важность этой чудом уцелевшей бумажки, а раз так, то и напоминать ему об осторожности не стоит. Генерал заметил и правильно понял эту молниеносную пантомиму, но тоже решил промолчать. Ситуация не располагала к пространным рассуждениям по поводу яиц, которые берутся учить кур. Федор Филиппович не отказался бы немного поворчать для острастки, но сейчас действительно было не до того.

Поэтому он просто застегнул карман на пуговку и провел по нему ладонью, показывая, что билет спрятан надежнее, чем в служебном сейфе. Глеб едва заметно усмехнулся и закурил новую сигарету. Сегодня он очень много курил, будто наверстывая упущенное или пытаясь заглушить какой-то неприятный запах. Пожалуй, учитывая подробности его ночных приключений, верно было второе. Федор Филиппович заметил, что всякий раз, поднося к губам сигарету, Слепой брезгливо морщился и торопился поскорее убрать руку от лица.

— Что ты предпринял дальше? — спросил генерал, прерывая молчание.

Глеб дернул плечом и криво улыбнулся. Повозившись, он вынул из-за пояса и положил на сиденье свободного стула рядом с собой тяжелый серебристо-черный «глок». Пистолет глухо стукнул о лакированную фанеру. Федор Филиппович сделал большие глаза: на веранде могла в любой момент появиться квартирная хозяйка. Глеб небрежно накрыл пистолет лежавшим на столе полотенцем и с наслаждением потянулся.

— А что я мог предпринять? — с прежней усмешкой спросил Глеб. — Привел все в первоначальный вид. Была у меня, правда, мысль: усадить этого парня где-нибудь на видном месте и дать ему в руки плакат: «А я все знаю!» Или что-нибудь в этом роде. Специально для следственной комиссии…

— Шутки у тебя… — Потапчук зябко передернул плечами. — Тьфу ты, прямо мороз по коже!

— Так я же ничего подобного не сделал. Во-первых, ему и так досталось. Надо выяснить, есть ли у него родственники, и, когда здесь все уляжется, отправить им тело, чтобы все было по-человечески. И вообще, Федор Филиппович, надо как-то разузнать, кем он был, зачем и, главное, к кому приехал в Москву…

— Не учи ученого, — не удержался Потапчук. — Легко сказать — узнать! Я, конечно, свяжусь с белорусскими коллегами, но ответа, сам понимаешь, придется ждать очень долго. Это в том случае, если мы его вообще дождемся… Ляшенко… Фамилия-то, вроде, украинская! Может, он вообще к нам из Мелитополя прибыл — транзитом через Минск! Мало ли, какие у людей бывают дела. А ты говоришь, узнать…

Во дворе, за завесой виноградных плетей, вдруг дико и хрипло, будто спросонья, заорал петух. Федор Филиппович вздрогнул и схватился за сердце.

— Пропади ты пропадом, сатана! — с большим чувством пробормотал он, адресуясь к невидимому петуху. — Совершенно полоумная птица. Вопит, будто его в суп волокут, причем в любое время суток. Так бы и пристрелил, ей-богу!

Слепой, который во время этой речи склонил голову к левому плечу и с интересом прислушивался, засмеялся, взял со стула полотенце вместе с пистолетом, вынул из кармана глушитель и начал небрежно и ловко навинчивать его на ствол.

— За чем же дело стало? — спросил он. Генерал замахал на него руками.

— Шутки у тебя, Глеб Петрович, сегодня и впрямь какие-то странные. Да хозяйка меня вместе с этим петухом в суп засунет!

— Ценный экземпляр? — спросил Глеб, возвращая пистолет на прежнее место.

— Что ты! Производитель! С утра до вечера этим делом занимается, прямо как в том анекдоте про грузина…

Услышав про грузина, Глеб слегка помрачнел, и Федор Филиппович понял, что сморозил лишнее. По этому поводу его тут же охватило стариковское раздражение, Какого дьявола?! Что ему, впервой терять близких людей? Тоже мне, кисейная барышня!

Каким-то шестым чувством угадав настроение генерала, Сиверов снова улыбнулся.

— А вы неплохо устроились, Федор Филиппович, — шутливо заметил он. — Виноград, петухи поют, хозяйка… Она хоть ничего? Я имею в виду… ну, э-э-э…

Он пояснил свое невразумительное высказывание, нарисовав руками в воздухе нечто, по форме напоминавшее виолончель или, скорее, контрабас. Вид у него при этом был самый что ни на есть заговорщицкий.

— Мальчишка, — проворчал Потапчук. — Голодной куме все хлеб на уме. Смотри, все Ирине расскажу!

— Нападение — лучший способ защиты, — констатировал Сиверов. — Вот позвоню вашей жене, опишу, как вы тут устроились, и вам живо станет не до Ирины.

— Напугал ежа иголками, — парировал генерал. — Года мои уже не те, чтобы таких звонков бояться. Кстати, о разговорах. Расскажи-ка лучше, где тебя целый день носило?

Глеб открыл рот, но тут распахнулась ведущая с веранды в дом дверь, и на пороге показалась квартирная хозяйка генерала Потапчука — дородная, когда-то, видимо, очень красивая казачка с сильной сединой в черных волосах и с живыми не по возрасту глазами, которыми она без стеснения пожирала Федора Филипповича. Судя по этому взгляду, хозяйка была вдовой и имела на своего постояльца определенные виды — не столько всерьез, сколько из чисто спортивного интереса. В руках она держала поднос, на котором Глеб не без удовольствия заметил объемистый графин синего стекла, две родственные графину рюмки и такое же синее блюдо, где горой лежали краснобокие яблоки.

— Извините, если помешала, — обращаясь к генералу, пропела хозяйка. — Я на минуточку только. Не могу я, когда мужики всухомятку разговаривают. Вот, угоститесь, чем бог послал.

— Да мы непьющие, — неуверенно запротестовал Федор Филиппович.

Глеб благоразумно промолчал. Срочной работы у него как будто не предвиделось, а в свободное время он себя к непьющим не относил. К тому же, синий графин выглядел чертовски заманчиво, да и обижать радушную хозяйку ему ни капельки не хотелось.

— Как это — непьющие? — искренне удивилась казачка. — Больные, что ли? Или вера не позволяет? Так непохожи как будто… Вы попробуйте, вино какое! Это вам не бурда фабричная! Свое, из своего винограда! Не вино — лекарство! От всех болезней помогает. Выпьете — на двадцать лет помолодеете, помяните мое слово!

Глеб с трудом удержался, чтобы не помянуть «не те года». По свирепому взгляду, которым наградил его Потапчук, он понял, что генерал без труда угадал его не слишком почтительные мысли. Поняв, что сопротивление бесполезно, Федор Филиппович рассыпался в благодарностях. Как опытный чекист и неглупый, умудренный жизнью человек, он умел казаться сердечным и при этом не затягивать ненужные разговоры, так что минуту спустя очень довольная собой и гостями хозяйка скрылась в доме, оставив на столе поднос с угощением.

Глеб до краев наполнил синие рюмки. Чокнулись молча.