В Париже были в ярости, но переговоры не прервали. Их доверили на этот раз вести Бомарше, который, как мы знаем, уже ранее ездил в Лондон с аналогичным поручением умиротворить Моранда. Соглашение было достигнуто. Д’Эону была сохранена пенсия и сделаны другие уступки, но взамен его обязали по-прежнему носить женское платье. Д’Эон отомстил автору «Севильского цирюльника» за этот последний пункт, разыгрывая фарсовую «влюбленность» к Бомарше. «Все сообщают мне, – писал тот в ярости Вержену, – что эта сумасшедшая дама влюбилась в меня. Какой дьявол мог предполагать, что с целью верно служить королю я должен буду превратиться в галантного рыцаря драгунского капитана?» Однако, негодование не воспрепятствовало прославленному драматургу стать героем малоприличных любительских спектаклей, которые ставились во многих парижских домах.

Д’Эон не раз делал попытки уклониться от обязательного ношения женского платья (его явно заставляли теперь носить его, чтобы избежать еще более громкого скандала). Когда д’Эон вернулся на некоторое время во Францию и должен был представиться ко двору, он жаловался, что у него нет хороших нарядов. Ему тут же прислали королевскую модистку. Кавалера даже арестовали в 1779 г. за неповиновение и обязали подпиской не надевать драгунский мундир. Впрочем, по словам одной современной газеты, скверно выбритый кавалер «выглядел более чем когда-либо мужчиной теперь, когда он – женщина».

Бывший разведчик снова вернулся в Лондон. Самое любопытное, что и после начала революции, когда прекратилась выплата королевской пенсии, д’Эон остался в женском костюме. Очевидно, он носил его для оригинальности. Д’Эон снова стал зарабатывать себе на жизнь шпагой, сделавшись учителем фехтования. Полиция склонна была считать шевалье фальшивомонетчиком. Так протекли последние годы этой «кавалерист-девицы» наизнанку.

Личная дипломатия Людовика XV дополнялась не только личной разведкой, но и шпионажем, действовавшим в личных целях монарха, возводимых в ранг государственной необходимости. Однако предреволюционные годы видели и совсем необычный феномен – использование отдельными лицами своего рода частной разведки при дворе для заведомо преступных, уголовно наказуемых деяний. Дело идет не о многочисленных высокопоставленных казнокрадах, использовавших свое знание закулисных сил и влияние при дворе для осуществления разных махинаций. В истории, о которой пойдет речь, точное представление о взаимоотношениях королевы с ее придворными было использовано для столь ловкого грабежа, что жертвы его далеко не сразу поняли, насколько ловко их провели.

Склонные придавать большое значение альковным историям буржуазные исследователи пишут, что падению королевской власти в XVIII в. во Франции способствовали две вещи: неверность жившего более чем двести лет назад короля Генриха II своей жене Екатерине Медичи и старческое сластолюбие Людовика XV, на котором покоилось влияние его последней фаворитки мадам Дюбарри. Если бы не эта поздняя привязанность короля, парижским ювелирам Бемеру и Бассанжу не пришло бы в голову создавать ожерелье из невиданных по ценности бриллиантов. А если бы Генрих II не заимел любовницей Николь де Савиньи, то не возник бы род, последней представительницей которого была некая Жанна Валуа, родившаяся в 1756 г.

Конечно, читателю известно, что королевская власть во Франции пала от куда более серьезных причин – не об этом здесь речь. Но в обстановке растущего разложения французского абсолютизма такие, казалось бы, мало относившиеся к делу события подлили масла в огонь, помогли сильно дискредитировать королевскую власть.

Жанна Лa Мотт, именовавшая себя Валуа (т. е. присвоившая фамилию прежней королевской династии), родилась в совершенно разорившейся семье. В детстве мать Жанны заставляла ее нищенствовать. С юношеских лет она сумела приобрести достаточный жизненный опыт по части различных способов добывания денег. В этом занятии усердным помощником оказался ее муж – жандармский офицер, который называл себя графом Лa Мотт.

В начале 80-х гг. почтенная парочка перекочевала в Париж. Здесь Жанна познакомилась с одним из самых богатых и знатных вельмож, Луи де Роганом, кардиналом Страсбургским. Кардинал в это время был ближайшим другом и покровителем знаменитого графа Калиостро (под этим именем, как выяснилось впоследствии, скрывался итальянец Джузеппе Бальзамо). Калиостро говорил о себе, что родился в неведомой для европейцев Аравии, жил во дворе муфтия Ялахаима, что его самого звали Ахаратом и был он похищенным мусульманами ребенком из знатного христианского рода. Впрочем, это была наиболее правдоподобная версия, ведь имелись и другие, куда более странные.

Новый таинственный чародей затмил своей славой даже Сен-Жермена. Калиостро уверял, что познал «универсальную тайну» медицины, позволяющую лечить все болезни, ему были известны великие секреты древних египетских жрецов и философский камень, позволяющий обращать любой металл в золото. Но все это было далеко не самое важное и непонятное в сверхъестественных способностях, которыми обладал великий маг. Да и как было не удивляться, когда на своих вечерах Калиостро вызывал перед присутствующими призраки великих людей прошедших веков!

В многочисленных отчетах об этих вечерах подробно рассказывается, кто именно из умерших писателей, философов и государственных деятелей почтил их своим присутствием. Тут были и Монтескью, и Руссо, и Дидро. Бросалось, правда, в глаза, что их ум заметно потускнел со времени смерти. Ни одному из них не удавалось обронить ни одной свежей мысли. Однако если имена умерших тщательно фиксировались, имена живых участников встреч оставались всегда неизвестны.

В «Утрехтской газете» от 2 августа 1787 г. помещен рассказ о том, как Калиостро передал одной старой кокетке небольшой флакон с эликсиром молодости, который должен был скинуть ей с плеч целых двадцать пять лет. В отсутствие владелицы флакона, содержавшуюся в нем жидкость выпила служанка Софи, которой было тридцать лет от роду. Зрелая женщина разом превратилась в пятилетнюю девочку. Калиостро много смеялся по поводу этого происшествия, но категорически отказался дать престарелой даме еще одну бутылку чудодейственного эликсира. И таких басен о Калиостро ходило великое множество.

Многие трюки Калиостро были прямым плагиатом у Сен-Жермена. Однажды в Страсбурге знаменитый граф, прогуливаясь в роскошном костюме, украшенном огромными бриллиантами, остановился с возгласом изумления перед скульптурой, которая изображала легендарную сцену распятия Иисуса Христа. На вопрос окружавших, что его так удивило, Калиостро небрежно заметил – он не может понять, как художник, который наверняка не видел Христа, достиг такого сходства.

– А вы сами были знакомы с Христом?

– Я был с ним в самых дружеских отношениях, – ответил Калиостро. – Сколько раз мы бродили с ним по песчаному, покрытому ракушками берегу Тивериадского озера. У него был бесконечно нежный голос. Но он не хотел меня слушать. Он странствовал вдоль берега моря; он собрал вокруг себя толпу нищих, рыбаков, оборванцев. И он проповедовал. Плохо ему пришлось от этого. – И, повернувшись к своему слуге, граф спросил: