Зачем я это сделал — кто бы мне сказал! Как-то уже шизофренией попахивает — только что думал одно — делаю совершенно другое! Эта смесь опытного шестидесятилетнего кобеля с малолетним пацаном в период созревания — что-то с чем-то! Меня эта озабоченность временами гнетет — как сказали бы в будущем — «нипадецки»!

Дома меня ждал еще один «сюрпрайс», мать его.

Оказывается, грядки в огороде пришли полоть тетя Надя и Галина. И, дождавшись Катьку, обедать сели все вместе. То есть за столом я сидел один «из мужуков». Стараясь никуда не «пялиться», молча поел, и поблагодарив бабу, отправился на крыльцо — посидеть, «чтобы жирок завязался», как тут шутили.

— Ты, Катя, со мной пойдешь, к баби Дусе. Мы там ткать палавики будим, ты паможешь. Там и Лизушка уже играит, — это она дочь Галины так называет, — а грядки, вон дефки — Галина, да Надя праполют! А патом уж и у Дуси праполим — у ниё жа чуть позжа садили, рана ишшо палоть-та…

Раздав указания, бабуля отправилась к сестре:

— Ты, Юрк, тожа не засиживайся — воду натаскай, да баню затопишь! Када она ишшо прогрецца?! И диды чё-та задержались где-та…

Ну что — глаза бояться, а руки делают! Сто литров — бачок под горячую воду — в первую очередь! Потому как потом — уже можно печь растопить! Сто литров — это пять ходок на водонапорную башню. Потом еще двести литров — в два бачка под холодную воду, еще десять ходок. Так-то и не много, да. Только вот я не один там воду набираю — через раз приходится попадать в очередь и ждать. Хорошо, что башня высокая и напор сильный — ждать долго не приходится!

Почему воды так много? Я думаю, что сегодня у деда с бабой соберутся все — и мои родители, и дядька с женой, и дед Гена с бабой Дусей, и тетка Надя со своими «спиногрызами». Народу будет много, все будут мыться, и воды — тоже много нужно!

В РТС есть общая баня — одна часть котельной отгорожена — там и устроили общий зал с раздевалкой. В пятницу — моются женщины и ребятишки, в субботу уже — мужики. Ну это те, у кого своей бани нет — в основном, жильцы многоквартирных домов, да бараков. Хотя часть из них — моется по частным баням — у родных.

Пацаны — такие как Сашка Крестик, пробовали «освоить это объект» — по пятницам, ага. Но высоко задранные окна, да еще и с побелкой внутри, заставили их признать это дело — бесперспективным!

Таская воду в баню, проходя по огороду, мимо грядок, стараюсь не «косить лиловым глазом» в сторону тетки и Галины. Это сложно, но я стараюсь!

Галина одета в старый, побелевший от многочисленных стирок, комбинезон. Наверное — дяди Володин. Комбез настолько старый, что, мало того, что из синего стал почти белым — очень светло-голубым, так и истончился чуть не до марли. Но — чистый, подштопанный.

Подвязанный пояском, хоть и мешковатый, он все-таки очень подчеркивает фигуру «этой ведьмы». А так как работа предполагает нахождение большую часть времени — «на корточках», либо в позе «мама моет пол», то смотреть мне в ее сторону — противопоказано!

Черт! На нее даже мешок надень, все равно будет — королева! Ага! Как Мерилин Монро когда-то на фотосессии в мешке!

А тетка — та вообще диверсию против меня устроила! На ней какой-то халат, тоже не новый. Как бы не ее же самой халат, но времен еще тех — школьных! Он и короток, да и похоже — так и норовит расстегнуться. Ну да — тетя же после этого — несколько раздалась. Периодически я слышу, как тетя Надя пеняет на халат, фыркает, и постоянно поправляет его.

Галина чуть слышно смеется:

— Это хорошо, что баба Дуся тебя в таком виде не видит! Вот бы она тебе сейчас высказала!

— Что ты! Мне тогда досталось бы! Вот хотела же что-нибудь прихватить из дома! Так нет же — думаю у мамки же что-нибудь осталось из моей старой одежды! Галь! Я что — такая толстая!

— Надь! Ну какая ты толстая — просто халат этот ты носила классе в восьмом, наверно!

— Ну где-то так… Слушай, а как же я в баню-то пойду? Мамка ведь тут уже будет! Может у Светланы здесь что-нибудь есть?

«Хорошо живет на свете Винни-Пух!

У него жена и дети — он Лопух!»

К башне… От башни… К башне… От башни…

Натаскав воды в бачок для горячей воды, принес дров, сажусь растапливать печь. Дверь в баню открыта, и я, сам не желая того, продолжаю «стричь ушами».

Галина смеется красиво, звонко так:

— Да сними ты его вообще! Ну — не голая же ты! Трусики да лифчик же на тебе!

— Ты с ума сошла?! Если мамка или баба Маша увидят — они меня живьем съедят! Да и Юрка здесь «шлындает» — неудобно же!

Галина совсем переходит на шепот:

— Слушай! Я что спросить хотела… А, что, Юра — он всегда такой нелюдимый?

— Да ну… С чего ты взяла? Он веселый парнишка и добрый! Катька вот его только шпыняет постоянно. Я уже Свете говорила, ну что она так его?! А Светка — да все нормально, его не подпнешь — не пошевелится, вроде как –«валОвый»! Так, а я говорю — где ж «валОвый»-то, нормальный парнишка — бойкий. Вон на огороде, бабы рассказывали, уговорил Никифорова душ летний поставить! Так бабы хвалили Юрку — вот, дескать, сколько лет туда работать ходим — хоть бы один мужик о нас подумал, побеспокоился, как там работается… А сейчас — красота — поработаешь днем, а перед тем, как домой идти — обмоешься! И снова как огурчик!

«Ага… мне можно погладить себя по голове — Юра хороший!».

Так… и еще два раза по столько!

К башне… От башни… К башне… От башни…

Тетка, видно, замучилась совсем с тем халатом, и подняла полы к поясу.

«Нет… ну — совсем уже! Юры она стесняется, ага! У самой всю попу видно, в белых трусах!».

Они продолжают шушукаться, смеяться, то — негромко; то — во весь голос, вставая и помахивая друг на друга руками, хохоча!

«Вроде бы все! И баня уже раскочегарилась добро!».

Баня