согретой,

Я светом тем обласкан и согрет.

Звучат во мне бессмертные страницы,

Когда мы об искусстве говорим.

Все в этом мире может повториться,

И лишь талант вовек неповторим.

К учителям я обращаюсь снова,

Как к Солнцу обращается Земля.

И все надеюсь: вдруг родится слово

И улыбнутся мне учителя.

1978

«Живу не так, как бы хотелось…»

Живу не так, как бы хотелось.

Заели суета и быт.

И осторожность, а не смелость

Порою мной руководит.

Живу не так, как мне мечталось,

Когда я пылок был и юн.

И только музыка осталась

От тех не знавших фальши струн.

Живу не так, как нас учили

Ушедшие учителя,

Когда судьбу Земли вручили,

О чем не ведала Земля.

Живу не так… но, слава богу,

Я различаю свет и мрак.

И не судите слишком строго

Вы все, живущие не так.

1978

«Пока я всем «услуживал»…»

Пока я всем «услуживал» —

Шедевры перечитывал

И ставил в номер «Юности»

И прозу, и стихи,

Я был угоден Битовым

И жил в тусовке дружеской

Средь мудрости и глупости,

Как Ванька от сохи.

И время это долгое

Во мне печалью корчилось,

Неслось сквозь чьи-то бедствия,

Цензурные бои.

А время было дорого.

Я крал его у творчества,

Чужие строки пестовал

И забывал свои.

А годы шли и множились.

И от журнала юного

Я ринулся в грядущее

И наверстал его.

И в эти дни погожие

Друзей как ветром сдунуло.

И было в том признание

Успеха моего.

2003

«Я во сне не летаю, а падаю вниз…»

Я во сне не летаю, а падаю вниз.

Для полетов, как видно, года мои вышли.

Вот гора надо мной, словно черный карниз

У покатой, окрашенной в синее крыши.

Я боюсь высоты – наяву и во сне.

И когда я лечу в бесконечную пропасть,

Обрывается сон…

И приходят ко мне

Ожидание чуда и смутная робость.

 Начинается день, забывается сон.

 Но лишь встречу тебя, —

 Та же на́ сердце робость.

 Улыбаешься ты.

 Я как будто спасен.

 Хоть опять я лечу в бесконечную пропасть.

1992

Ноль-ноль часов

Вот еще один скончался год…

Мы беспечно-веселы при этом.

Так и жизнь когда-нибудь уйдет,

Вслед надеждам, радостям и бедам.

Но уж так устроен человек,

Что с былым легко он расстается…

Потому что не окончен бег,

Потому что дальше жить неймется.

Угадать бы, что нас ждет потом —

За салютом, озарившим лица,

За шампанским в блеске золотом,

За привычкой – всласть наговориться.

Новый год… Привет тебе от нас!

Мы не вмиг расстанемся с минувшим.

Ибо долог в нас еще запас

Прежних грез, что нелегко нарушить.

Новый год… Поклон тебе от всех.

И от тех, кого ты осчастливишь,

И от тех, чьи славу и успех

Ты уже, наверно, не увидишь.

Поседевший, как твои снега,

Я стою, уставший от бессонниц.

Я хочу, чтобы моя строка

При тебе была б еще весомей.

1998

Чужая осень

Во Франкфурте

Холодно розы цветут.

В Москве

Зацветают

Узоры

На стеклах.

Наш «бьюик» несется

В багряных потемках —

Сквозь сумерки

Строгих

Немецких минут,

Сквозь зарево кленов

И музыку сосен,

Сквозь тонкое кружево

Желтых берез.

Я в эти красоты

Ненадолго сослан,

Как спутник

В печальные залежи звезд.

Со мной переводчица —

Строгая женщина.

Мы с нею летим

Сквозь молчанье

И грусть.

И осень ее

Так прекрасна и женственна,

Что я своим словом

Нарушить боюсь.

Нас «бьюик»

Из старого леса выносит.

Дорога втекает

В оранжевый круг.

Как все здесь похоже

На русскую осень!

Как Русь не похожа на все,

Что вокруг!

1979

«Поэзия жива своим уставом…»

Поэзия жива своим уставом.

И если к тридцати не генерал,

Хотя тебя и числят комсоставом,

Но ты как будто чей-то чин украл.

Не важно, поздно начал или рано,

Не все зависит от надежд твоих.

Вон тот мальчишка – в чине капитана,

А этот, старец, ходит в рядовых.

Пусть ничего исправить ты не вправе,

А может, и не надо исправлять.

Одни идут годами к трудной славе,

Другим всего-то перейти тетрадь.

1975

Старый Крым

Марине

Мы приехали не вовремя:

Домик Грина на замке.

Раскричались что-то вороны

На зеленом сквозняке.

Домик Грина в тишине.

Я смотрю поверх калитки.

И почудилась в окне

Мне печаль его улыбки.

Нас к нему не допускают,

Нас от Грина сторожат.