Но когда актриса, подарившая ему дочку, попыталась объявить его отцом второго ребенка, он запротестовал.

— Нет, малыш слишком похож на арлекина!

Она попросила его объяснить, что это значит, и он ответил:

— В нем слишком много разнородных частей!

За ужином Демар, естественно, никого не обходила вниманием. Правда, ее манера выражаться отличалась некоторой вульгарностью:

— Ну, мой толстый волчонок, — говорила она, — что ж ты не пощекочешь меня своим вертелом?

И Филипп расстраивался, ибо ему становилось стыдно за свою любовницу…

* * *

Для этих веселых вечеринок нужно было найти королеву. И она появилась в сентябре 1715 года. Ей было двадцать два года, в число ее прелестей входили чувственный рот, «бархатные» глаза, великолепные ноги и округлые бедра. Остроумная и сообразительная, обладающая темпераментом, пылкость которого была равна «селитре и лаве», она оказалась именно той женщиной, что могла бы взять бразды правления на этих скандально-известных оргиях.

Принцесса Пфальцская именовала ее «восхитительным куском свежего мяса». На самом же деле она носила имя Мари-Мадлен де Ла Вьевиль, графиня де Парабер.

Регент как-то раз увидел ее у герцогини Беррийской, чьей фрейлиной она была, и немедленно влюбился.

— Кто эта молодая женщина? — спросил он у одного из своих друзей.

— Ее называют Святой недотрогой за невинный вид, — ответил тот, — но она еще никого не разочаровала. Вам понравится.

Регент был очарован и, не откладывая дела в долгий ящик, пригласил мадам де Парабер в уединенный дом, который по его указанию был отделан надлежащим образом. «В каждой комнате стояла элегантная мебель, — говорит Барьер, — все стены были украшены картинами, возбуждающими чувственность, всюду стояли вазы со свежими цветами, наполняющими воздух своим пьянящим ароматом. Мадам де Парабер, быстро справившись со смущением, признала, что этот очаровательный и таинственный уголок более всего подходит для любви принца. Он был любезен, был настойчив, и он обрел счастье…

Когда дело завершилось, к обоюдному удовольствию, произошла забавная сцена: пока Мари-Мадлен лежала обнаженной на кровати, приходя в себя после бурных объятий, Филипп хлопнул в ладоши: двери с шумом распахнулись, и вошло около десятка человек, поджидавших сигнала в прихожей, — они принялись шумно и весело аплодировать.

Тогда регент, в том же костюме, что и мадам де Парабер, поднялся и торжественно провозгласил новую любовницу королевой всех празднеств…

Во время этой речи мадам де Парабер пыталась скрыть хоть часть своих прелестей, загородившись шляпой Филиппа, но это ей не вполне удалось…

Эта первая встреча оказалась решающей. Регент, вдохновившись пылкостью и живым воображением молодой женщины, решил сделать ее своей официальной фавориткой.

Дабы окончательно завоевать расположение избранницы, он уже на следующее утро преподнес ей богатый подарок. Настолько богатый, что красотке пришлось прибегнуть к хитрости, дабы не пробудить ревность г-на де Парабера.

[95]

* * *

Послушаем, как рассказывает об этом принцесса Пфальцская: он подарил ей кольцо с алмазом ценой в две тысячи луидоров и коробочку в двести. У дамы был ревнивый муж; но она отличалась таким бесстыдством, что пошла прямо к нему и сказала, что люди, которым срочно нужны деньги, предлагают ей эти вещи за бесценок. Муж поверил и дал жене денег. Сердечно его поблагодарив, она положила деньги в кошелек, коробочку в сумочку, а кольцо с алмазом надела па палец. Вечером она оказалась в изысканном обществе, и ее спросили, откуда появились кольцо с коробочкой. Она ответила:

— Мне преподнес их господин де Парабер. Муж был рядом и подтвердил:

— Да, это мой подарок. Разве можно скупиться, имея благородную жену, которая любит только своего мужа и безупречно ему верпа?

Над этими словами посмеялись, ибо не все были так простодушны, как муж, а некоторые знали, откуда взялись дорогие подарки у этой дамы…»

Став «султаншей-королевой», мадам де Парабер стала руководить всеми развлечениями на ужинах в Пале-Рояле. Она была не только хозяйкой дома, но и любовницей всех гостей, что придавало этим встречам неповторимый шарм. Рвение ее было настолько велико, что она совершала подлинно героические деяния на ниве любви, каждого из которых хватило бы честной женщине для сладостных воспоминаний до конца дней своих.

Под влиянием этой неутомимой женщины оргии приняли такой размах, что историки, посмевшие прикоснуться к сей опасной теме, прибегают обычно к эвфемизмам и не отваживаются описывать детали…

В сравнении с подобными, почти невероятными увеселениями шалости королевы Марго — для своего времени весьма дерзкие — могли бы показаться невинными шутками престарелых дам, вспоминающих молодость…

Для начала мадам де Парабер попросила регента нанять сорок великолепных атлетов — подлинных геркулесов, которых называли «наконечниками». Эти люди, выбранные за большую мужскую силу, во время ужина сидели в прихожей, дожидаясь знака, чтобы войти и поддержать, если можно так выразиться, ослабевшего участника оргии.

Пока же их не звали, они спокойно беседовали за стаканом вина о делах и о семье, как и подобает честным работягам во время обеденного перерыва.

В самой же зале атмосфера была совершенно иной. Мадам де Парабер в прозрачном платье подносила друзьям на пробу блюда, которые были приготовлены ею самой и регентом, ибо ни один слуга не допускался на эти ночные сборища. Впрочем, здесь царило полное равенство, и, дабы окончательно отрешиться от этикета, каждому сотрапезнику давали кличку: Бролье называли Брульоном, Ла Фара — Толстым раком. Носе — Пипкой, Канийака — Печальной болтушкой, графа де Бранка — Веселой болтушкой, а мадам де Парабер — Ляжкой или Черным вороненком…

Первенствуя во всем, Мари-Мадлен задавала тон и в пьянке, поглощая стакан за стаканом с поразительной жадностью[96]. Однако удивительное дело! Пары алкоголя, казалось, не оказывали никакого воздействия на ее рассудок. В самом деле, вино ударяло ей совсем в другое место: как говорит один из мемуаристов, в момент наивысшего опьянения «она раскалялась от похоти…».

Тогда она сбрасывала с себя платье и отдавалась первому же мужчине, который попадался ей под руку. Начиналась оргия.