Лоу рассчитывал, что доверие к этим билетам позволит превратить их в настоящие деньги, с помощью которых можно будет расплачиваться с кредиторами государства.

Регенту эта идея показалась соблазнительной, и он разрешил Лоу учредить банк, который тут же приобрел бешеную популярность у публики.

Тогда Лоу, сильный поддержкой Носе и мадам де Парабер, решил расширить свою систему: он намеревался привести к расцвету торговлю и погасить задолженность путем учреждения компаний, которым король даровал бы монополию на ведение дел. Так была основана в 1717 году «Индская компания», акции которой шли нарасхват.

Регент, по наущению мадам де Парабер, жаждавшей обогащения, передал Лоу в аренду королевские земли. «Тогда выпустили 300000 новых акций по цене 5000 ливров за штуку. Сначала запись была свободной; но ажиотаж приобрел такие размеры, что акции стали продавать только тем, кто расплачивался банковскими билетами. Это превратилось в соревнование, кто быстрее освободится от своего золота»[98].

Тут пронесся слух, что в Луизиане обнаружено несколько золотых месторождений и что на их разработку Индская компания получает от Королевского банка аванс в двадцать пять миллионов банкнотами. Отныне ничто уже не могло удержать золотую лихорадку. Всеми овладело какое-то исступление. За несколько дней цена акций взлетела с 5000 До 25000 ливров. Улица Кенкампуа, где находился дом Лоу, «была местом встречи спекулянтов, и каждый мог любоваться их безумствами. Бывало, что лакеи, приехавшие туда в понедельник на запятках карет своих господ, в субботу возвращались, восседая в них и небрежно разваливались на бархатных подушках»

Все эти пертурбации не мешали парижанам интересоваться интимной жизнью регента. В мае 1718 года столицу потрясла новость и в самом деле скандальная. Филипп только что приказал выпустить новое издание «Дафниса и Хлои» с двадцатью восемью гравюрами собственного изготовления, и пополз слух, что Хлою он рисовал со своей дочери Марии-Луизы-Елизаветы, герцогини Беррийской, причем та позировала обнаженной.

— Что ж тут удивляться, — говорили осведомленные люди, — ведь она его любовница.

В самом деле, в Париже уже давно поговаривали, что регент приглашает дочь на оргии в Пале-Рояле… По утверждениям некоторых всезнаек, у этой кровосмесительной связи было необыкновенное начало. Как-то вечером герцогиня Беррийская, которая втайне обвенчалась с Риом, простым гвардейским капитаном, позвала отца к себе, дабы упросить дать согласие на оглашение брака. Во время ужина, происходившего без свидетелей, Филипп, опасаясь гнева матери и жены, отказал дочери наотрез. Герцогиня не стала настаивать. Переменив тему, она подошла к регенту и нежно обняла его со словами:

— Если вы меня любите, то скажете одну вещь. Я бы все отдала, чтобы узнать об этом… Кто скрывается под Железной маской?

— Об этом никто никогда не узнает, — ответил Филипп.

Тогда Мария-Луиза-Елизавета, если верить все тем же всезнайкам, принялась уговаривать отца, ибо имела свою корысть: узнав тайну, она могла бы сказать регенту: «Дайте согласие на оглашение брака, иначе я расскажу всем об узнике Пиньероля».

Однако регент не сдавался. Демоническая герцогиня, которую ничто не могло остановить, села на колени к Филиппу и якобы сказала ему:

— Если вы доверите мне тайну, я стану вашей любовницей.

Именно здесь знаменитый горбун сдавал свой горб, «пологий, как пюпитр», тем, кому нужно было срочно поставить подпись…

Не выдержав искушения при мысли, что будет обладать этой красавицей, чьи амурные похождения были ему хорошо известны, он раскрыл секрет…

После чего, уверяли сплетники, Мария-Луиза-Елизавета простерлась на канапе, а ее отец поступил с ней на манер древних героев…

Эта история, которой так возмущался Мишле, похоже, была выдумана от начала и до конца кумушками обоего пола с чересчур живым воображением. В течение многих педель публика зачарованно внимала невесть откуда взявшимся подробностям.

Когда об этом сообщили регенту и его дочери, они только улыбнулись. Добрые люди сочли это признанием вины и стали сочинять куплеты примерно такого свойства:

Толстуха Валуа делает с папочкой

То самое, что Эдип проделывал с мамочкой.

Вот так дочка, вот так папа![99]

Вскоре за дело принялись писатели. 18 ноября 1718 года Вольтер поставил «Эдипа» — пьесу, в которой было множество намеков на происшествие в доме герцогини Беррийской. Весь двор с замиранием сердца ждал, какова будет реакция Филиппа — он присутствовал на представлении вместе с дочерью.

Регент ничем не уронил достоинства знатного вельможи. Когда актер Дюфрен, имевший наглость скопировать не только его парик, но даже жесты, вышел кланяться, Филипп стал шумно аплодировать, а затем отправился поздравлять Вольтера, пенсия которого на следующий день возросла с четырехсот экю до двух тысяч ливров…

Подобная непринужденность несколько озадачила славных парижан, и они снова обратились к тому, что происходило на улице Кенкампуа.

А здесь по-прежнему ловкие спекулянты за несколько часов сколачивали себе состояние, наживаясь на акциях.

Естественно, мадам де Парабер также вела биржевую игру. Но кто мог сравниться с ней, если она даже не платила за акции. Регент ей их просто дарил! Филипп также предоставил ей двенадцать поместий, благодаря чему она получала ренту в восемьдесят тысяч ливров и смогла купить герцогство Данвиль у графа Тулузского за триста тысяч ливров».

Через месяц она приобрела «одиннадцать сотен тысяч ливров земли Блан в Берри, которые приносят двадцать восемь тысяч ливров ежегодного дохода…»

* * *

Это безумие продолжалось всю зиму 1719 года. Однако в начале 1720-го было замечено, что у банка появились некоторые затруднения. Герцог Бурбонскнй, встревожившись, немедленно предъявил билеты к оплате и увез домой шестьдесят миллионов на трех каретах. Тут же с невероятной быстротой распространились тревожные слухи, и весь Париж оказался во власти чудовищной паники. «Акции упали в цене на 30, 40 и 60 процентов. Уличный торговец продавал пирожки за двести банкнотов»; банк, выпустивший три миллиарда бумажных денег под гарантию семисот миллионов наличных, оказался не в состоянии платить. Система шотландца завершилась грандиозным банкротством…

Толпа, собравшаяся под окнами Лоу, требовала повесить того самого человека, которого накануне превозносила до небес. Отцы семейств в отчаянии кончали с собой. Носе и мадам де Парабер поносили на всех углах в памфлетах и песенках: подозревали, что именно они оказали протекцию финансисту. Шотландцу в конце концов пришлось укрыться в Пале-Рояле, ибо чернь могла растерзать его.