Мой вооруженный сосед ускакал вперед и присоединился к своим товарищам, а от следовавших позади телег мы находились по меньшей мере на расстоянии четырех конских корпусов.

— Колум был тогда уже взрослым мужчиной лет восемнадцати или даже постарше, — продолжил Гоуэн свой рассказ. — У него были все задатки будущего главы клана. Он женился на Летиции и тем самым укрепил союз между Маккензи и Камеронами. Я составлял для них брачный контракт, — добавил он, — но вскоре после женитьбы с ним произошел несчастный случай во время набега. Сломал большую бедренную кость, и она плохо срослась.

Я кивнула. Так оно и должно было случиться.

— А потом, — со вздохом продолжал Гоуэн, — он слишком рано встал с постели, скатился с лестницы весьма неудачно и сломал вторую ногу. После этого он пролежал в постели почти целый год, но вскоре стало ясно, что он сделался калекой. К несчастью, именно в это время умер Джейкоб.

Маленький юрист замолчал, очевидно, собираясь с мыслями. Снова поглядел вперед, словно кого-то искал. Не найдя, опустился в седло.

— И как раз тогда еще поднялась вся эта шумиха в связи с замужеством его сестры, — сказал он. — А Дугал… Дугал, боюсь, держался тогда не слишком правильно. Он, видите ли, мог стать во главе клана, но, вероятно, оказался для этого недостаточно зрелым, — Гоуэн покачал головой. — Суматоха вокруг этого дела поднялась невероятная. В ней приняли участие и двоюродные братья, и дядюшки, и арендаторы… пришлось созвать большое собрание, чтобы решить вопрос.

— Но они в конце концов выбрали Колума? — спросила я, снова восхитившись силой личности Колума Маккензи.

Бросив искоса взгляд на иссохшего маленького человечка, который ехал рядом со мной, я подумала, что Колум к тому же оказался удачлив в выборе союзников.

— Выбрали, но только благодаря тому, что братья неколебимо держались вместе. Никаких сомнений по поводу храбрости или ума Колума, разумеется, не было, сомнения касались только его физического состояния. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих людей в бой. Но был еще Дугал, крепкий и здоровый, хотя порою безрассудный и слишком горячий. Он встал за креслом брата и поклялся слушать его во всем, быть его ногами и его рукой, держащей меч в битве. И тогда предложили, чтобы Колум стал лэрдом и руководил всем в обычное, мирное время, а Дугал был назначен военачальником клана и руководил им во время военных действий. Так создалось это положение, не имевшее прецедента.

Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда предложили», сделала совершенно ясным, кто предложил.

— А чей вы человек? — спросила я. — Колума или Дугала?

— Мои интересы связаны с кланом Маккензи в целом, — дипломатично ответил юрист, — но присягу по форме я принес Колуму.

Присягу по форме, скажите на милость, подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила среди такого большого скопления народа маленькой фигурки законника. Ни один из тех, кто участвовал в церемонии, не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, судя по его собственным рассказам, был в глубине души романтиком.

— Он, должно быть, нашел в вашем лице достойного помощника, — сказала я.

— О, я делаю кое-что время от времени, — ответил он. — Немногое. Как делаю и для других. Если вы, дорогая моя, нуждаетесь в совете, — он просиял сердечнейшей улыбкой, — располагайте мной. Уверяю вас, что на мое благоразумие вы можете положиться.

Он любезно поклонился мне.

— До такой же степени, как на вашу лояльность по отношению к Колуму Маккензи? — Я подняла брови, задавая этот вопрос.

Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.

— Вот именно, — ответил он, ничуть не смутившись. — Стоит попробовать.

— Наверное, так и есть, — сказала на это я, скорее забавляясь, нежели сердясь. — Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашем благоразумии, по крайней мере теперь.

Однако это заразительно, подумалось мне, я выражаюсь почти так же, как и он.

— Я английская леди, — твердо продолжала я, — и ничего больше. Колум зря тратит время — свое и ваше, — пытаясь выведать секреты, которых попросту не существует.

А о тех, что существуют, сказать нельзя, подумала я. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но отнюдь не его доверчивость.

— Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вынудить меня к неосторожным признаниям? — спросила я, неожиданно пораженная этой мыслью.

— О нет. — Мистер Гоуэн коротко рассмеялся. — Право же, нет, дорогая моя. Я выполняю весьма ответственное дело: пишу расписки для Дугала и веду отчетность, а также оформляю законные соглашения для членов клана, которые живут в отдаленных местностях. И боюсь, что, несмотря на мой солидный возраст, я не вполне перерос тягу к приключениям. Жизнь сейчас стала гораздо упорядоченнее, чем была когда-то, — он испустил вздох, в котором, возможно, крылось сожаление о тех давних временах, — однако разбойные нападения на дорогах всегда происходят, и стычки на границе тоже.

Он похлопал рукой по второй седельной сумке.

— Эта сумка не совсем пустая.

Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла увидеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных скобами таким образом, чтобы их удобно было достать.

Он окинул меня взглядом, вобравшим всю мою фигуру, и сказал с мягкой укоризной:

— Вам бы тоже надо иметь оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел это неуместным… пока. Я поговорю с ним об этом.

Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а «пагубные плевелы цивилизации еще не в столь сильной степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии».

Едва спустилась ночь, мы раскинули лагерь на поляне при дороге. У меня было одеяло, притороченное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, вне стен замка. Когда я уходила от костра к деревьям, за которыми хотела устроить себе ложе, то видела, что за мной следят внимательные глаза. Оказалось, что даже под открытым небом свобода имеет пределы.

Первого селения, где мы должны были остановиться, мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Селение представляло собой кучку невзрачных домов — три или четыре, — расположенных у входа в небольшую горную долину. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета — она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.

Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой накрахмаленный квадратный кусок полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свои обязанности колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свою чернильницу, перья, счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, делал это за кружевными занавесками в Эдинбурге.