Величие момента поразило меня, хотя я все еще был в замешательстве, но мне стало жаль Лану. Я злился из-за того, что мне отказали в удовольствии разделить это с ней.

– Я должен был находиться там с тобой.

Ее нога беспокойно постукивает по покрытому ковром полу, и она нервно кусает губы.

– Как бы ты поступил, если бы я сказала тебе тогда?

Я откидываюсь на спинку дивана и, вздохнув, гляжу в потолок.

– Я не уверен, – признаюсь я. – Но я бы не бросил тебя разбираться самостоятельно.

– Я была не одна. Мама и папа очень меня поддерживали.

– Я должен был стать твоей поддержкой, – рычу я. – Поддержкой нашего ребенка.

Мой голос срывается, и я начинаю терять контроль над своими чувствами. Я на взводе. В одно мгновение я чувствовал боль и гнев, в другое – счастье и трепет, потом печаль и обиду. Голова болит, и я не смог бы описать свои чувства, если бы вообще пришлось их описывать.

– Я зол, что ты прошла через это одна и даже не сказала мне. Знаю, что между нами все было кончено, но как ты могла так поступить со мной, Лана? Как ты могла отказать мне в этом?

– Хотела бы я повернуть время вспять. Действительно хотела бы.

– Но ты не можешь. И именно я пропустил… – Голова шла кругом. – Сколько ему?

Она сглатывает.

– Через пару недель будет полгода.

Вздох вырывается из моего рта, и я роняю голову на руки.

Я не могу. Просто не могу.

Я поднимаю голову, слезы застилают глаза.

– Я никогда не смогу наверстать это время. Как ты могла поступить так со мной, Лана? Девушка, которую я знал, никогда бы так со мной не обошлась.

Ее нижняя губа дрожит, а в глазах стоят слезы, но она не плачет. Держит себя в руках.

– Я знаю, – шепчет она, ее лицо искажается. – Но я не та девушка.

Я пристально всматриваюсь в ее лицо. Я вижу многое от той Ланы, но она права. Она изменилась. Как и я.

– А я не тот парень, которого знала ты.

Правда.

– Что мы будем делать дальше? – Она облизывает губы и ерзает на месте, положив руки на колени. – Я имею в виду, что будет с нами?

Я, онемев, смотрю на нее, будто в оцепенении. В комнате повисает сильное напряжение.

– Я не знаю, что сейчас чувствую, – признаюсь я. – Все, чего я хотел, была честность, Лана. Я так много просил?

Пронзительный крик раздается из устройства на столе. Изображение на экране расплывчатое, но по нему видно, что ребенок проснулся, его легкие работают должным образом, и плач теперь набирает силу. Лана вскакивает, глядя на часы.

– У него четкий распорядок, вероятно, он ищет бутылочку. – Она быстрыми шагами направляется к двери. Обернувшись через плечо, она бросает: – Если хочешь, можешь покормить его.

Я сглатываю, во рту пересыхает. Я медленно киваю, до конца не осознавая. Ее ответная улыбка сияет, пока она не скрывается за дверью.

Я в изумлении наблюдаю через монитор, как она входит в комнату, поднимает ребенка, прижимает к груди, бормочет успокаивающие слова, качает его на руках.

– Все хорошо, милый. Я понимаю.

У меня в горле встает ком, перехватывает дыхание. Пот струится по лбу.

– Папочка здесь. И он даст тебе твою бутылочку, – продолжает ворковать она.

Дрожь озноба проходит по моей спине, а во рту становится горько от желчи.

Я начинаю лихорадочно вышагивать по полу.

Я не знаю, что делаю.

Я не могу этого сделать.

Могу ли я заботиться о ребенке, если даже о себе позаботиться не могу?

Это было ошибкой.

Мне пока не следовало сюда приезжать.

Я не готов справиться с этим.

Лана думает, что я смогу включиться в роль. В ту роль, в которой она отказывала мне на протяжении шести месяцев, и что все будет солнечно и радужно.

Что ж, не будет.

Полная лажа.

Меня охватывает паника, и я не могу ясно мыслить. Сердце бешено бьется, рубашка прилипла к спине.

Мне нужно выбраться отсюда.

Я выбегаю из комнаты, сбегаю по лестнице и вылетаю через парадную дверь.

Забираюсь во внедорожник и переключаю передачу. Не оглядываясь, срываюсь с места, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между собой и этим домом.

Лана

Мое сердце замерло, когда я вернулась в гостиную, а Кэла и дух простыл. Не было необходимости проверять. Я знала, что он ушел. Я устроила Хьюсона у себя на руках и начала кормить из бутылочки, пока по моему лицу катились слезы.

Я понимала, что не могло быть все так хорошо.

Возможно, я слишком давила.

Это ужасно сложно осознать. У меня были месяцы, чтобы привыкнуть к этой мысли, у него – меньше суток. Мои слезы высохли. Ему просто нужно больше времени, чтобы привыкнуть. Чтобы разобраться в своих чувствах.

Я верила, что он примет верное решение.

Я могла подождать.

Мы могли подождать.

* * *

Я не стала рассказывать маме, что Кэл испарился прошлой ночью, потому что не хотела ловить хмурые взгляды и слышать «Я же тебе говорила». Я сказала ей, что нам над многим предстоит потрудиться, но пока все в порядке.

Это значит, еще одна ложь в целом море лжи, правда?

В понедельник Хьюсону стало лучше. Он пока не вернулся к своему привычному состоянию, отсыпался, но температура вернулась в норму, и все бутылочки он выпил по расписанию. Мне было тяжело от мысли, что придется его покинуть, и хотя я не любила пропускать смены в центре, я приняла решение задержаться еще на одну ночь, собираясь поехать первым автобусом до Университета Флориды, так что занятия пропускать не придется.

Я поцеловала сына в лоб и на цыпочках вышла из комнаты, когда забрезжил рассвет утра вторника. Я снова плакала. Было ощущение, что я плакала всегда в такие дни, но я поклялась, что оставлю эту привычку в прошлом.

Я должны стать сильной.

Ради Хьюсона.

Ради Кэла.

Ради себя.

* * *

После занятий я рассказываю обо всем Лив, она внимательно слушает, ни разу не перебив и не напомнив, что она предупреждала: все так и получится.

– Что ты собираешься делать?

– Дать ему немного времени. Пусть обдумывает это столько, сколько понадобится. – Да, меня это убивает, так как он снова стал неотъемлемой частью моей жизни, и я безумно скучаю по нему, но я не могу быть эгоисткой. Нельзя торопить его. – Я доверяю Кэлу, – честно говорю я. – Он примет верное решение.