– Знаю. – Я улыбаюсь ему. – Поэтому и извиняюсь.

Он улыбается в ответ.

– Забыто.

– Что, вот так просто?

– Вот так просто.

Мы сидим, погруженные каждый в свои мысли. Я откидываюсь на спинку кресла, Корбан делает то же самое, вытягивает свои длинные ноги и прикрывает глаза. Откуда-то доносится визг – это в одном из соседних дворов играют дети, и где-то далеко слышится знакомый гул машин, застрявших в вечерней пробке.

– Так, подождите, – говорит вдруг Корбан, открывая глаза, – если это не я, то кто тогда присылал вам записки?

Я не отвечаю или все-таки отвечаю. Корбан пристально изучает меня, и по тому, как сжимаются его губы, я понимаю, что он разгадал мое безмолвное послание.

Глаза у него лезут на лоб.

– Нет.

Я раздумываю не больше секунды. Я уже встала на этот путь и после того, как он повел себя сегодня, знаю, что ему можно доверять.

– Были еще сообщения на телефон.

– И что в них говорилось?

– Много чего. Но в последнем было признание, что это он.

– Нет. Нет. Это… – Он прижимает руку ко рту и мотает головой, словно собака, старающаяся урвать понравившуюся ей кость. – Этого не может быть. Это безумие!

– Конечно, это безумие, как и украсть четыре с половиной миллиона долларов у своего работодателя. Вы сами говорили, Уилл вел себя странно. Что, если перед ним встал выбор, сесть в тюрьму или исчезнуть? Что, если он не любил меня достаточно сильно, чтобы поступить правильно?

Когда я произношу эти слова, голос срывается и глаза наполняются слезами. Я была права, думая, что если я начну плакать, то уже не смогу остановиться, потому что именно так и происходит. Рана в моем сердце вновь начинает кровоточить, и я обхватываю себя руками, складываюсь пополам и начинаю рыдать. Но делать это тихо и сдержанно у меня не получается. Дыхания в легких не хватает, я задыхаюсь, лицо сморщивается, краснеет, из носа начинают течь ручьи. Потому что в этом-то все и дело, разве не так? Уилл просто не любил меня достаточно сильно.

Бедняга Корбан, он выглядит так, словно совершенно сбит с толку. Он мужчина, который не имеет ни малейшего представления о том, что делать с рыдающей псевдовдовой, поэтому он просто сидит, чувствуя себя не в своей тарелке, внимательно вглядываясь в мое лицо, словно что-то ища. Скорее всего, подсказку, как заставить меня перестать плакать.

У меня уходит целая вечность на то, чтобы рыдания постепенно стихли, из носа перестало течь, а завывания перешли в тихие всхлипывания. Когда я наконец могу сделать долгий, прерывистый вдох, он протягивает мне майку вытереть лицо. Ткань пахнет травой, туалетной водой и мужчиной, и от этого тоска по мужу становится еще сильней.

– Есть одна вещь, которую я не понимаю.

Все еще всхлипывая, я издаю ироничный смешок:

– Всего одна? Потому что я не понимаю миллион вещей.

Он делает последний большой глоток пива, осушая бутылку.

– Если Уилл не погиб, то где он? Куда он отправится?

Я снова пожимаю плечами:

– Туда, где деньги, конечно.

Этой ночью мне не удается заснуть. Злость течет по моим венам, пронзая меня изнутри, словно кактус. Каждый раз, когда я уже готова погрузиться в сон, она напоминает мне про телефон внизу, засунутый между вилок и ножей, попискивающий и вибрирующий каждый раз, когда от Уилла приходит новое сообщение.

Сколько их он уже прислал? Десять? Двадцать? Сорок? Я таращусь в потолок, стискивая зубы до тех пор, пока у меня не начинают болеть челюсти, и повторяю себе, что меня это совершенно не волнует.

Если бы Дэйв был здесь, я бы прокралась в его комнату и выпросила бы у него еще одну волшебную голубую таблетку. После вчерашнего дня – нет, после двух последних недель – мне бы не помешала ночь глубокого сна без сновидений, хотя бы для того, чтобы не дать мне добраться до телефона.

К утру мой мозг, накачанный адреналином и злостью, отключается, и я с облегчением сбрасываю одеяло. Я принимаю душ и чищу зубы, как в любое обычное утро понедельника. Я сушу волосы феном и наношу макияж. Я запихиваю конечности в юбку и блузку, а ступни в любимую пару туфель на высоких каблуках и, пошатываясь, ковыляю вниз, чтобы раздобыть кофе. Нормальность – вот что мне сейчас нужно.

Нормальная вдова позвонила бы сегодня на работу и сказалась больной. Она весь день провела бы в кровати, завернувшись в халат покойного мужа, поедая шоколадное печенье, предварительно макая его в арахисовое масло, и прячась от мира. А нормальный начальник проявил бы к ней понимание. Тед в ответ на полном серьезе наговорил бы целую кучу банальностей – чтобы я не спешила, не торопила события, что мой офис будет ждать меня столько, сколько потребуется, пока я не буду готова.

Только я ведь не нормальная вдова? Мой муж – тот самый муж, который тринадцать дней назад разбился вместе с направлявшимся на запад «Боингом-737», – на самом деле не умер, а это означает, что на самом деле я не вдова.

Пока кофе варится, я украдкой заглядываю в ящик. Экран телефона черный. Я нажимаю пальцем на кнопку – ничего не происходит. Батарея разряжена.

– Ага! – гаркаю я в пустоту кухни, со стуком задвигая ящик. Я чувствую себя так, словно одержала маленькую победу.

Что, собственно, Уилл может сказать? Какие оправдания привести, способные исправить ситуацию? И если он пошел на все эти сложности, чтобы сымитировать свою смерть, зачем вообще мне писать? Откуда ему знать, что я не отнесу телефон в полицию и не отдам его детективам, чтобы те использовали его как главное вещественное доказательство?

Последняя мысль заставила меня замереть, стоя на кухонном полу. Способна ли я действительно предать собственного мужа? Должна ли я? Я всегда считала, что воровство – это преступление, заслуживающее наказания, но от мысли о том, что мой муж, мой Уилл, будет чахнуть за решеткой, желудок сжимается, и меня снова начинает тошнить.

У меня так много вопросов. Может быть, мне следует все же выслушать его, узнать, что он скажет, прежде чем принимать решение?

Кофе закипает, и я наливаю его в термокружку. Прихватываю из шкафчика злаковый батончик, беру со стола ключи и сумку и достаю мой умерший телефон из ящика.

Позже. Я выслушаю его позже.

Я подъезжаю к школе за пятнадцать минут до первого звонка. На парковке толпятся старшеклассники. Они наблюдают за мной из-за темных стекол дизайнерских очков, даже не пытаясь скрывать свои взгляды, как и свое удивление. Я для них словно объект психологического эксперимента, пришелец, только что прибывший с планеты Вдов. Они ищут во мне признаки того, что инопланетяне вынули мой земной мозг и заменили его своим.

Джош Вудраф, старшеклассник, выбирается из машины, стоящей рядом с моей, косясь на меня через крышу своего кабриолета.