Санира ещё несколько мгновений стоял неподвижно. Для него, собственно, ничего не изменилось – он ведь и так разговаривал с пустотой. Только теперь эта пустота не прикидывалась даже глиняной фигурой.

Юноша пошёл прочь. Он шагал по изрезанной полозьями саней улице. Ни одной мысли, как можно предотвратить столь бессмысленный и жестокий поход, у него не было. Мстит за смерть своего человека всегда дом умершего, а добровольцы – друзья, соседи, просто озлобленные горожане – лишь помогают. Отменить побоище можно лишь договорившись с главой пострадавшего дома. А что если она не хочет мстить, а поход всё равно собирают? Кого в таком случае просить? К кому обращаться?

2

Дом Наистарейшей

Санира увидел Субеди сразу. Она кормила свиней, грязной рукой отгоняя особенно нахальное рыло от щелей в белеющем новыми срубами загоне. Одета она была в самую обычную одежду, латаную-перелатаную, давно не стиранную. С осеннего сбора урожая, когда Субеди срезала пшеницу совсем рядом с Санирой, юноша и не видел её такой. Жрицы – самые обычные женщины, однако те, кто не живёт рядом с цитаделью, редко видят их за повседневными заботами.

Перепуганный Санира стал высматривать Нимату, надеясь, что тот поговорит со своей тёткой вместо него, но друга нигде не было.

Заслышав шаги, Наистарейшая повернулась, и юноша в панике заметался. Какая-то часть его требовала немедленно бежать отсюда, другая – остаться, потому что старшая жрица была его последней надеждой. Он, так и не сумевший выдавить из себя ни слова, когда Субеди была готова ему внимать, теперь должен был сам заговорить с ней. И не просто заговорить, а убедить выслушать! Он, не прошедший обряд слепок будущего мужчины… Оболочка, лишённая собственной богини!

Взгляд Саниры случайно скользнул по Наистарейшей, и юноша оторопело замер. Перед ним была ещё одна глиняная фигура. Та же паутина трещин, та же красная сетка в глазах, тот же распухший нос, та же неподвижность, тот же пустой взгляд. Это разрушило его разговор с Зунати. И именно это облегчило первые слова перед Субеди.

– Я Санира дома Ленари, Наи…

Воздуха не хватило. Язык онемел. Поджилки затряслись. Юноша сглотнул и заставил себя завершить приветствие:

– …Наистарейшая. Милостью сестёр-богинь!

– И тебе да благоволят они в своей безмерной благосклонности, – ответила женщина древней фразой.

Мелкими шажками подбираясь к загону, юноша почувствовал, что слова застревают в горле. Перед ним была женщина, ежедневно лицом к лицу общающаяся с сёстрами-богинями. Он чувствовал свою ничтожность. Он ощущал, что на него смотрит самое могущественное на обозримых землях величие.

– Нимата отправился в Лес помочь с рубкой деревьев, – произнесла Субеди. – Приходи вечером.

По ушам хлестнул всё тот же равнодушный тон, та же ровность голоса, то же дыхание пустоты. Здесь не было Наистарейшей. Лишь лишённое жизни пространство.

А с ней-то что случилось!

– Поход на лесных… – промямлил Санира и остановился. Ему опять не хватило сил завершить начатую фразу.

– Ты ведь не прошёл обряд, дитя. Тебя не возьмут.

– Наоборот…

Слово вылетело, и теперь Наистарейшая ожидала продолжения. Её здесь не было, она не слушала, она не хотела слушать, её мысли были в какой-то немыслимой дали, и в то же время её глиняная фигура смотрела прямо на юношу.

Нижняя челюсть юноши задрожала. Какой-то звук рождался на губах, но пока ещё ничего не было слышно. Если бы на старшей жрице был церемониальный наряд, а не одежда для ухода за свиньями, Санира бы сбежал в то же мгновение. Или умер на месте.

– Я, конечно, не пытаюсь… Что я прошёл обряд… Что меня возьмут…

Глиняная фигура смотрела сквозь него.

– То есть… Я не хочу в поход… Я прошу тебя… остановить… То есть я хочу попросить тебя… остановить… – Санира окончательно запутался и уже обречённо выдохнул: —…поход.

– Ты ошибся, мальчик, – ровно заструился звук. – Я ничего не решаю.

Как?! Что?! Что она говорит?!

– Иди к Гароле.

Ах, она о военных полномочиях старшего воина! Да при чём здесь это!

– Дело не в военных полномочиях… – полушёпотом, понимая, что он спорит с самой Наистарейшей, сказал Санира. – Поход ещё не начался! И причиной его является ошибка!

– Дело не в военных полномочиях, – пространство отторгло его слова, хотя кто-то и мог подумать, что это эхо. – Всё решает Гарола.

– Он лишь мужчина, – пробормотал юноша. – Если ты…

– Да как ты не понимаешь! – глиняная фигура внезапно, в один момент резко расширилась, покрылась трещинами и распалась, засыпав Саниру острыми осколками. Внутри неё была не пустота. Нет. Там сидел сильный, гибкий, озлобленный, полный страха и жажды мести зверь. Его усыпанный шипами-лезвиями хвост сверкнул в воздухе. Морда надвинулась на Саниру, и прямо перед ним зависли тринадцать пылающих жарким пламенем глаз. Усыпанная острейшими зубами пасть выдохнула: – Теперь Гарола управляет Городом!

Санира в испуге отшатнулся, однако зверь не собирался отпускать его. Змеиное тело изогнулось, взяв юношу в кольцо, и злые глаза, все тринадцать, вновь повисли прямо у лица.

– Они думают, что мои решения плохие, а его – хорошие! Что действуют обряды, проведённые любой жрицей, даже просто женщиной, а управлять должен он!

– Кто… Кто так думает? – прошептал ошарашенный Санира.

– Люди! – выдохнул зверь. – И неважно, что я Наистарейшая! Если люди не верят старшей жрице, им нужен лишь повод… А Гарола! Вождь Города! Старший стражник! Человек, в мирное время выгрызший себе военные полномочия… Праведный воин, который никогда не ошибается… Горожанин, пекущийся о благе каждого…

Зверь был так страшен, что Санира не мог ни о чём думать. Взгляд тринадцати пылающих, пронзающих, ужасающих глаз парализовал…

Чуть в стороне появился силуэт. Кто-то из дома Субеди. Женщина делала Санире знаки, но он не мог их рассмотреть, потому что прямо перед его лицом висела голова чудища…

Несколько жутких мгновений ничего не происходило. Потом зверь стал съёживаться, исчезать, растворяться в воздухе. И вот уже Субеди, женщина из крови и плоти, с трудом разжала пальцы, державшие Саниру за плечи. Глаза её погасли. Она отодвинула своё лицо от лица юноши и отступила на шаг.

– В общем, со своим делом иди к Гароле, – прохрипела она устало.

Напуганный, не в силах отвести взгляда от Субеди, Санира попятился.

– Иди, иди, – добавила Наистарейшая, отвернулась от него и старческой походкой направилась к загону со свиньями.

Юноша продолжал пятиться. Его перехватила женщина, делавшая знаки, и горячим шёпотом забормотала в ухо:

– Ты же понимаешь, никто не должен узнать о том, что здесь произошло. Если ты проговоришься, сёстры-богини нашлют на твой дом множество бед, да и земная кара будет не менее страшной.