половину монетой, половину — хлебом да свинцом, да порохом, да строевым деревом: на нижнем Дону, слыхал я, годного леса мало, всё больше степь вокруг. А которые из казаков захотят там торговать — тем никаких препятствий и пошлин таможенных при том не брать. А коль сговориться удастся — велю в Черкасском городке храм поставить и попа с дьяконом туда отправить грамотных: пускай желающих церковному письму учат, службы церковные да таинства свершают. А то ведь, доводилось слышать, на Дону зачастую вокруг куста венчаются[141].

…Да, к наследственной монархии я, как и многие мои современники, отношусь негативно — и именно из-а того, что она наследственная. И не столько потому, что близкородственные браки отвратительно влияют на физическое и психическое здоровье царских и королевских отпрысков — достаточно вспомнить безвинно страдавшего всю недолгую жизнь цесаревича Алексея Николаевича, — сколько потому, что с раннего детства монаршьи наследники воспринимают себя непогрешимыми и неподсудными законам божьим и человеческим. Это вообще свойственно всяческим «мажорам», но наследник престола, его братья и сёстры в этом смысле вообще вне конкуренции за крайне редкими исключениями. Да и правящие монархи порой бывают крайне неадекватными: помнится, когда-то мне попалась историческая повесть, где действие происходило в средневековом Константинополе — и я был шокирован описанием поведения тогдашнего императора Михаила, бродившего с пьяной компанией своих прихлебателей по столице, избивая, грабя, а порой и убивая мирных подданных. Позже я узнал, что подобным занимались и другие — даже наш Пётр Первый в своё время публично куролесил так, что возникли слухи, что он вовсе не сын государя Алексея Тишайшего, а, как минимум, одержим нечистой силой…

Тем не менее для меня, замещающего русского царя в его собственном теле, удобно и полезно в монархии то, что конечное решение всех значимых вопросов внутренней политики страны остаётся за государем. Потому, распрощавшись с Романовым и Лыковым-Оболенским, я уже знал, что в конечном итоге боярский Правительствующий Сенат «приговорит» и будет по-моему. крепости на местах, где в моё время стояли Кронштадт и Ростов-на-Дону всё-таки будут возведены. Столицу же на приневских болотах строить совершенно ни к чему. Когда понадобится торговый порт для морских кораблей — его можно будет устроить в городе напротив крепости Орешек, прокопав судоходный канал, чтобы обойти невские пороги: обойдётся заметно дешевле петровского «парадиза» и по деньгам и в человеческих жизнях.

Людей нужно беречь — в какой-то телепередаче, помню, услышал, что при том же Петре Алексеевиче в результате его постоянных войн и переделки Руси на западный манер, страна потеряла порядка двадцати процентов мужского населения. То есть не стало каждого пятого взрослого мужчины, ну а баб и мальцов тогда вообще никто не учитывал… Пётр, конечно, Великий, но…

Так сложилось исторически, что русский народ — самый малочисленный в Евразии относительно занимаемой страной территории. И дело тут не только в отражении постоянной агрессии соседских государств, не только в почти ежегодных набегах людоловов, уничтожающих хозяйство наиболее хлебородных территорий Московской Руси и угоняющих в рабство десятки тысяч русских людей — не раз случалось, что они добирались до самой столицы и даже сжигали её дотла. Дело ещё и в том, что, в отличие от тёплой Европы, омываемой горячим течением Гольфстрима и стран Востока, где ткни в землю палку и вскоре иди собирать плоды с выросшего дерева — центральнорусский климат, не говоря уже о более северных землях, малопригоден для земледелия. Да и существующие сейчас, в самом начале семнадцатого века, методы ведения сельского хозяйства позволяет получать в хорошие годы урожаи лишь слегка перекрывающие собственные нужды земледельцев, которым нужно не только кормить светских и церковных феодалов, но и кормиться самим вместе с семействами.

А ведь менять устоявшуюся сельхозсистему крестьяне по своей воле ни за что не станут. И не из-за «деревенской тупости», как в двадцать первом веке любили выражаться некоторые представители так называемой «творческой интеллигенции», порой заменяя термин «деревенская» словами «колхозная» и «совковая». Нет, дело в мужицкой практичности и осторожности. Мужик уверен, что работать на земле нужно так, как работали деды-прадеды, поскольку её, этой самой земли, у него на всяческие агрономические эксперименты просто нет — а ведь нововведение может обернуться пшиком, будет зря потрачен труд, но ничего толком не вырастет. В каком-то из журналов — то ли в «Науке и жизни», то ли в «Вокруг света» ещё до разрушения Союза читал про то, что даже в девятнадцатом веке крестьяне противились, когда власти пытались заставить мужиков начать выращивать картошку. До бунтов доходило, на подавление которых приходилось посылать регулярные войска. Те бунты так и прозвали «картофельными». А вот в СССР картофель по праву занял место одной из основных сельхозкультур…

Мужики могут принять лишь такие изменения, в практичности и безопасности которых смогут убедиться заранее. Потому нельзя «экспериментировать» в масштабах страны, как Хрущёв с кукурузой. Новые методики хозяйствования придётся «обкатывать». Колхозы при феодализме создать не получится, совхозы — то бишь советские хозяйства — тоже. Так что остаётся только волюнтаристски учредить хозяйство государево, то есть госхоз. Есть сейчас на Руси такая категория подданных — дворцовые крестьяне. Живут и трудятся они в личных вотчинах русских государей, то есть в конечном итоге должны подчиняться лично царю, то есть мне. Ну что же, вот завтра поприсутствую на заседании Сената, а послезавтра поеду по сёлам. Заодно и местечко присмотрю для создания первого в мире военного городка…

Именно так: необходимо создавать регулярную армию, которая постепенно сменит быстро устаревающее поместно-стрелецкое войско. И для начала нужен профессиональный полк смешанного типа, объединяющий пехоту, конницу и полевую артиллерию вместе с военными инженерами или, как их здесь называют, розмыслами. На этом полку буду учить будущих победителей — и сам при этом учиться применять свои старшинские познания к условиям семнадцатого столетия. Потому что вскоре придётся драться — и не только обороняя нынешние рубежи, но и отвоёвывая давно утраченное наследие Древней Руси. Поскольку получить нормальные урожаи сейчас можно только на целинных южных чернозёмах, а они нынче — в Диком поле и кочевые орды творят на тех землях всё, что заблагорассудится. Двести лет пришлось в моей истории воевать с татарами и турками, вплоть до эпохи Румянцева, Потёмкина и Ушакова. И если удастся сократить этот срок хоть на полстолетия — это сколько же жизней удастся спасти! А такое — зачтётся если не на Земле, так — Там…

Степан

…А ты меня не спрашивай, где я служу,[142]

Я об