В душе у Тома не было свободного пространства для любви, его душа болела навязчивой идеей. Он был подобен Иерусалиму. Этот город проповедовал любовь к ближнему с каждой колокольни, с каждого минарета, и вместе с тем в нем не было места для любви, потому что он был заражен навязчивым комплексом религиозной идеи. Он был одержим яростью и трясся в лихорадке. Стены Иерусалима кишели больными демонами, вампирами, призраками, джиннами и джинниями, взобравшимися на укрепления и занявшими круговую оборону от любого свободного проявления человеческого чувства, от любого человеческого желания близости и тепла.

И с Томом было то же самое. Он был в оккупированной зоне. Она не могла к нему приблизиться. Она не могла открыть ему свою душу, и ей оставалось только сидеть в автомобиле у стен Иерусалима и плакать.

— Ну вот. Наконец-то, — сказала Тоби. — Тайна раскрыта. Больше нам говорить не о чем.

Том в это время думал о другом. Он думал о том, что Шерон сейчас уйдет из центра, а у него голова шла кругом от того, что она ему сказала прошлой ночью. Утром она уехала на работу прежде, чем он успел проснуться и поговорить с ней. Том ходил на сессии к Тоби только после того, как Шерон покидала реабилитационный центр. Таким образом им удавалось не смешивать профессиональную заинтересованность Шерон в его выздоровлении с их личными отношениями. Но сохранять это положение вещей становилось все труднее. Он знал, что Тоби и Шерон обсуждают его состояние. Сохранение врачебной тайны было не в правилах Тоби. Она считала, что так поступают лишь страусы, прячущие голову в песок. Он тоже, в свою очередь, рассказывал Шерон о сессиях. Но прошлой ночью Шерон сказала ему нечто такое, что поразило его до глубины души.

— Простите, что вы имеете в виду? Какая тайна?

— Я сказала, что наша работа завершена. Вчера вы рассказали мне все, объяснили, что это Кейти делала надписи на классной доске. Что еще можно к этому прибавить?

Том посмотрел на улыбающееся лицо Тоби, чувствуя какой-то подвох. В этот день с ними были, помимо Кристины, еще две женщины — Рейчел, которую он не встречал раньше, и Ребекка, постоянная пациентка центра. У Рейчел были доброжелательные карие глаза и мягкие черные локоны. Если бы не глубокие морщины на лице, выдававшие внутреннюю тревогу, она могла бы работать моделью. Ребекку же вполне можно было принять за больную маниакально-депрессивным психозом. При последних словах Тоби три ее слушательницы наклонились вперед, словно боялись пропустить самый интересный момент. Тоби сидела, откинувшись на спинку стула, сдвинув колени и свободно сложив на них руки.

— Это почему-то звучит так, будто вы говорите не всерьез.

— Говорю не всерьез? — откликнулась Тоби. — По какой причине я стала бы говорить не всерьез? Кейти писала на доске, хотя и была уже мертва.

— Можете не верить в призраков — ваше право, но многие другие верят в них.

— Я верю в призраков, — сказала Ребекка.

— И я тоже, — сказала Кристина.

Рейчел лишь мило улыбнулась.

— Разве я сказала, что не верю в призраков? — возмутилась Тоби. — Разве я говорила такое?

— Ну да, — отозвался Том с горечью, — у вас, наверное, есть какая-нибудь четкая и надежная теория, которая допускает их существование, но не обязывает верить в них. Без сомнения, вы можете объяснить их с точки зрения здравого смысла. То, что я называю «призраком», вы называете «комплексом вины».

— Четкая и надежная теория? Дорогой мой, в моей жизни нет ничего четкого и надежного, в этом я могу поклясться. Но если вас интересует, что я думаю о призраках, то могу сказать, что все эти средневековые представления о призраках, духах и демонах смешны, не так ли? У новейшей психологии есть свои названия для всего этого: «галлюцинация», «проекция», «перенос». Это современная научная «ортодоксия» и довольно скучная «литания». Все это является порождением нашего современного тревожного сознания, согласны? Но через двести лет, возможно, откроют новую «ортодоксию» и будут лучше понимать духовную энергию и духовные силы, которые управляют людьми. И потомки поднимут на смех наши психологические теории как совершенно устаревшие и потерявшие смысл. Почему, черт побери, вы, Том, не можете допустить, что у меня есть чуточку воображения?

Том был озадачен. Никогда еще он не слышал, чтобы Тоби бранилась и никогда прежде она не выходила из роли маленькой, доброжелательной, все понимающей старой дамы. А сейчас она, похоже, не на шутку рассердилась. Три другие женщины тоже уставились на него с таким видом, будто считали, что он совсем уж распоясался.

— Я сожалею… — на всякий случай произнес он.

— Не надо сожалеть, надо говорить точнее. Сожалений у нас тут хватает и без вас — не знаем, куда их девать.

— Воистину так, — мрачно кивнула Кристина.

— И, говоря по правде, Том, нам это начинает немного надоедать.

— Но чего еще вы от меня хотите? Вчера я рассказал вам все без утайки, честно и откровенно.

— Просто подвиг! — фыркнула Кристина.

— Да уж, — согласилась Рейчел.

Том был удивлен тем, что все почему-то вдруг ополчились против него.

— В конце концов, — продолжала Тоби, — речь идет не только о ваших чувствах. Другие тоже страдают.

«Она что, намекает на Шерон?» Прошлой ночью Шерон превзошла самое себя. Наперекор своему внутреннему голосу, она в ожидании Тома навела в квартире идеальный порядок, расставила повсюду свечи, приготовила ужин и сказала ему наконец то, что так давно собиралась сказать.

Остолбенев секунд на пятнадцать, Том спросил:

— И что, всегда?

— Всегда.

— И даже в колледже?

— С того момента, как я увидела тебя. Почти все, что я делала с тех пор, я делала для того, чтобы произвести на тебя впечатление, или быть рядом с тобой, или, наоборот, уехать как можно дальше от тебя. Ужасно, правда?

— Почему это? — оскорбился он.

— Я имею в виду все это притворство. Непрерывное. Дня не проходило, чтобы я не думала о тебе. Демонстрировала, как мне было приятно, что ты женился. Убеждала себя, что мне не на что будет надеяться, когда узнала, что Кейти умерла. Ну и все прочее в таком же духе.

— Не могу поверить, что это правда, Шерон.

— Да поверь уж. Ты не представляешь, чего мне стоило решиться сказать тебе об этом. Ты сидел у меня в печенках все это время, как мой личный демон, преследовал меня повсюду, я была буквально одержима тобой. И главное, ты в этом был нисколько не виноват.

— Я прямо не знаю, что и сказать.

— Тебе и не надо ничего говорить. И делать ничего не надо. Просто я должна была сказать тебе это, вот и все. Я должна была решиться и поставить тебя в известность.

— Тебе стало легче после этого?

— И легче, и тяжелее.