Его сухое лицо и холодные замечания помогли бы ей успокоиться, собраться с мыслями. Но Егорычев не приехал.

Полина почувствовала себя одинокой и всеми покинутой. Однако тут же, не давая тоске разрастись, приказала себе: "Не раскисать! Спокойствие.

Только спокойствие". Женщина выбралась из машины и отошла немного в сторону. Надо быть на виду. Если Кретова сразу ее не заметит, то, вполне возможно, промчится, не останавливаясь, мимо.

Полина принялась нервно мерить шагами дорожку, время от времени поглядывая по сторонам.

Город оставил природе крохотный участок незаасфальтированного пространства, и его тут же захватила весна. В щетине травы желтели эмалированные чашечки куриной слепоты и наконечники острых стрелок гусиного лука. В стороне синел островок лесной фиалки. Толстый тополь ронял на землю красные гусеницы сережек. Очень остро и сильно пахла какая-то трава. В верхушках берез переговаривались не желавшие засыпать в такой чудесный вечер птицы.

В последнее время Полина зациклилась на расследовании и собственных переживаниях, и перемены, произошедшие в природе, удивили ее. Она приехала в Старый Бор, когда деревья еще стояли без лоскутной салатовой одежды, а травка только брызнула из-под земли. В сознании Полины весь окружающий мир так и застыл на мертвой точке.

Но она, несмотря на чувства женщины, ее падения и озарения, не останавливалась ни на мгновение.

Неудержимо стремилась вперед, вопреки внезапному резкому похолоданию, навстречу порывистому ветру и по-осеннему грустным дождям. Ведь у нее до зимнего сна так мало времени! А птицы, травы, деревья — не люди. Они живут просто и мудро, ничего не откладывая на туманное потом.

Полина глубоко вздохнула. Ладно. Сейчас она разделается с Капитолиной Юрьевной, и кошмар, окружающий ее, снова превратится в жизнь. Мысли о секте, убийстве, высоких материях сменят более простые, бытовые — о том, что приготовить на ужин, какую кофточку надеть утром. Надо только очень захотеть, и она справится с этой проблемой, как одолевала трудности всегда. Просто необходимо отыскать нужные слова и ни в коем случае не подпускать к себе неуверенность и страх.

Раздался звук приближающегося автомобиля.

Полина настороженно вскинула голову. Нет. Не она. Взглянула на часы. Еще рано — без пятнадцати девять. Женщина неотрывно смотрела на замершие стрелки. В ее голове начало что-то неохотно проворачиваться. Зрела какая-то очень важная мысль, которую ждущие высокопарно окрестили бы озарением.

Медленно женщина подняла голову. Серая «шестерка». Полина не узнала бы машину, если бы той нереальной ночью не следила за ней так внимательно и долго. И вместе с этим открытием явилось еще одно, жуткое,; гипнотически завораживающее. «Шестерка» не собирается затормаживать.

Нет. Она промчится на предельной скорости и с мерзким звуком ударит тупым носом застывшую в страхе женщину. И в этот момент стремительно погаснут и лучи весеннего солнца, и суетные мысли… А бездонное вечное небо с ужасающей быстротой «переродится» в крышку гроба. Горячая, беспокойная жизнь навсегда замкнется в узком деревянном ящике. Теперь Полина поняла философскую теорему отца Анастасия: весь мир — в одном предмете. В голове успел еще вспыхнуть обрывок фразы: ..закрытый гроб…

В этот момент одна из стоявших на противоположной стороне машин ожила и устремилась наперерез несущейся со смертельной скоростью «шестерке». В нескольких метрах от женщины машины столкнулись. Раздался хватающий за сердце скрежет покореженного металла, визг тормозов, испуганные крики. Вдруг откуда-то, как из-под земли, выскочили крепкие мужики. Один из них бросился к Полине. Сжал обеими руками плечи женщины и зачем-то спросил, словно не верил своим глазам:

— Живая?

Она молчала и, не отрываясь, смотрела на раздолбанную «Ладу», из которой выбрался белый как полотно Егорычев. Когда-нибудь он расскажет своей девчонке об этом случае из жизни настоящих ментов с усмешкой. Но сейчас его трясло. Сыщик подошел к Полине и, со злобой глядя ей в лицо, выдохнул:

— Какая же вы все-таки отвратительная женщина!

Она не рассердилась. Напротив. Почувствовала необыкновенную радость, точно услышала самый лестный комплимент в своей жизни. Ей очень хотелось обнять этого сухого, желчного парня, погладить его злое прямоугольное лицо. Но Полина не решилась. Все обхохочутся, если она сейчас бросится на шею своему спасителю, который мгновенно покраснеет и начнет отбиваться. Только прошептала:

— Слава, вы целы?

— Цел! Цел!

Большими шагами Егорычев "пошел к товарищам, которые толпились у развернувшейся «шестерки». В ней неподвижно сидела, положив на руль голову, Капитолина Юрьевна. Вверх торчала «башня» великолепного песочного цвета. Очень аккуратная, ровная, будто вылепленная из какого-то высокопрочного материала, а не из легких волос.

Наконец с трудом Кретова вышла. Через головы мельтешащих ментов она уставилась на женщину напротив. Если бы не особенная прическа, Полина, наверное, не узнала бы заведующую отделением собеса. Так преобразила, изуродовала красивое белое лицо аспидно-черная ненависть. По слогам, тихо, но так, что ее услышали все, Капитолина Юрьевна произнесла:

— Не про-щу.

Короткая фраза прошелестела, как змея, во внезапно наступившем общем безмолвии. Полина усмехнулась. Тысячи обжигающих, колких слов затанцевали на ее языке. Сейчас она выскажет этой «милой» убийце все. За себя, за заплутавшуюся девочку Свету, за неумеющего связать двух слов Васю-дурачка, за забывшего собственное отчество Дергунова, за обиженных жизнью ребят, которых Кретова с бездушной ловкостью превратила в преступников. Полина хищно ощерила рот, бросила косой взгляд на затвердевшее лицо Егорычева и вдруг, неожиданно для себя, краснея и заикаясь, прошептала:

— Прощаю вам все зло, которое вы мне причинили.

Кретова отвратительно взвизгнула, словно Полина нанесла ей сильный, неожиданный, болезненный удар. Стремительно бросилась на соперницу.

Между ними мгновенно вклинились мужики. Кретова вырвалась. Ее схватили снова. Капитолина Юрьевна царапалась, лягалась. С уст ее безостановочно сыпались грязные ругательства и угрозы.

Полину поразило, сколько, оказывается, злой, животной силы таится в этом мягком теле. С трудом она сдержала улыбку, насмешливую и торжествующую, просчитавшейся Голове.

Визжащую Кретову затолкали в «уазик». Вытирая расцарапанное в кровь лицо, к Полине подошел Егорычев.

— Все-таки поранила, зараза, — мотнул он головою.

Полина быстро полезла в сумку, достала дрожащими пальцами белый с кружевами по краям носовой платок. Протянула его менту. Тот недовольно поморщился, но платок взял. Осторожно поднес батистовый прямоугольничек к длинной глубокой царапине на щеке. Глядя недобрыми глазами на Вензу, хмыкнул:

— Все остроумничаете, Полина Александровна.