Кстати насчет моего таланта: под конец я проиграл кучу денег. Не стоит говорить о том, как я себя чувствовал в ночи выигрышей и ночи проигрышей. Общий знаменатель был всегда один и тот же: я хотел вернуться и снова играть, и если я выигрывал, то, конечно, благодаря моей новой системе, а если проигрывал, то, конечно же, учту совершенные ошибки и промашка будет назавтра ликвидирована. Выигрыш или проигрыш — я в уме контролировал ситуацию, я был над ней, я все понимал, в этом радость игры, а потому нет нужды долго это описывать — все настоящие игры одинаковы. К чему рассказывать, как мои семь тысяч долларов превратились в пять, а пять — в восемь и как восемь тысяч упали до трех, и описывать увлекательные часы той ночи, когда три тысячи превратились в десять тысяч, а потом понизились до пяти. Главное, что я вернулся в Дезер-д'Ор с третью той суммы, с которой уехал, и зуд играть пропал вместе с деньгами.

Но пока этот зуд владел мной, он меня не отпускал. Мы с Лулу сняли соседние номера в отеле с кондиционерами, где на окнах висели тяжелые занавески, чтобы превращать день в ночь. Номера эти были приспособлены для сна, вот мы и спали, погружаясь в дрему, как больные с высокой температурой. За все эти дни мы ни разу не занимались любовью: Лулу так же мало волновала меня, как если б это была коза или фургон с сеном, и я тоже мало ее волновал. Мы жили вместе, мы ели вместе, мы играли вместе и спали в соседних комнатах. Никогда еще мы не были так вежливы друг с другом.

Как я уже говорил, так могло бы продолжаться целый месяц, но нас вывел из этого состояния приехавший Колли. Произошло это всего через несколько дней после того, как мы начали играть, и все, что он в то время говорил, не казалось таким уж срочным. С таким же успехом посторонний человек мог бы подойти ко мне сзади и сказать, что я унаследовал миллион. «Отлично, — сказал бы я ему, — но заметили ли вы, что семнадцать трижды выскакивало в последних двенадцати конах? На этом числе можно выиграть кучу денег».

Колли их и выложил на стол: он сказал, что раз я передал ему права, дал право подписи, он и вручает мне десять тысяч. Поскольку я не проявил интереса, сказав ему: «Ой, дружище, да возьми хоть мою жизнь и забудь об этом. Меня интересует другое», у Колли, в свою очередь, появился интерес к игре, пока десять тысяч долларов постепенно не удвоились. Лулу принялась его поддразнивать, а я сказал, что никогда не принимаю решений наспех. Он сдался, даже не дождавшись от меня обещания дать ответ, и как только он ушел, мы на день-другой забыли о нем, но я услышал потом, как он говорил по телефону с Лулу и о чем они говорили — во всяком случае, речь, по-моему, шла о Германе Тепписе, и Колли делился с ней своими впечатлениями. Лулу стала выбираться из долгого периода, когда ею владела лихорадка: она снова стала меня критиковать. Ко времени нашего отъезда мы уже устали от игры — что-то другое заняло ее место.

По пути домой мы поссорились.

— Ты, естественно, не хочешь думать о будущем, — заявила Лулу.

Вот об этом мне меньше всего хотелось думать.

— Ты знаешь, что ты человек безразличный, Серджиус?

— Я не хочу, чтобы мое имя стояло под слюнявой картиной.

— Значит, под слюнявой картиной! Если бы ты действительно любил меня, ты бы хотел жениться на мне, а не вел себя так. С двадцатью тысячами в кармане ты финансово обеспеченный человек.

— Невероятно обеспеченный, — сказал я. — На двадцать тысяч долларов ты себе купишь разве что лак для ногтей.

Она так разозлилась, что съехала на обочину и ей пришлось выворачивать назад машину.

— Ты меня не любишь, — сказала она. — Если б любил, ты бы меня послушался.

Полпути прошли в ссоре. Внезапно Лулу осенило.

— Ты прав, Серджиус, — сказала она, — двадцать тысяч недостаточная сумма.

— Крысенкам на еду, — осторожно вставил я.

— Но я знаю, как ты можешь это увеличить.

— Как?

На лице ее появилось напряженное выражение, словно она решала, какое платье надеть.

— Сладкий мой, я хочу, чтобы ты в точности сказал мне, что говорил тебе Г.Т. в тот день, когда пригласил на прием.

— Ну, послушай!

— Серджиус, я серьезно. Скажи мне слово в слово.

Я стал рассказывать, и она слушала со слегка победоносным видом, время от времени кивая и как бы соглашаясь с отдельными моментами.

— Конечно, так оно и есть, — объявила она, когда я закончил. — Скажу тебе, мой сладкий, я так и вижу, что творится в мозгу Г. Т. Он вот что думает: не можешь ли ты сыграть в твоем фильме. Взять на себя роль звезды. — Я засмеялся, и она положила руку мне на плечо. — Да будь же серьезен! — воскликнула она. — Г.Т. явно стоит за спиной Колли и хочет, чтоб была снята эта картина. Ты нравишься Г. Т. Он считает, что у тебя есть сексуальное обаяние.

— Ты что, дала ему обо мне справку?

— Я просто знаю. Если мы правильно разыграем карты, Г.Т. согласится на все, что хочешь. — Она, как бы в подтверждение своей мысли, кивнула. — Если, сладкий мой, ты станешь звездой, мы оба будем финансово независимы и сможем обвенчаться.

— Я же не умею играть, — сказал я.

— Тут нет никакой премудрости. — И она прочитала мне лекцию. По словам Лулу, ничего нет легче. Хороший режиссер вытащит из меня все, что надо. — Если ты будешь держаться скованно, — сказала Лулу, — он сделает так, что это будет отражать твою сущность. Если будешь застенчив, он сумеет сделать так, чтоб ты выглядел парнем из провинциального городка. А если ты испортишь сцену… ну, видишь ли, они ведь снимают дубли. При том, как они работают, ты всегда сумеешь сыграть свою роль.

— Ставим на этом точку, — сказал я. — Я не хочу быть актером. — Но сердце у меня забилось, словно намекая, что я лгу.

— Подожди, вот Колли возьмется за тебя, — пообещала она.

Лулу не ошиблась. Через два дня после того, как мы вернулись в Дезер-д'Ор, продюсер прилетел к нам и затащил меня на совещание. К моему удивлению, — а я всегда считал, что людям нелегко меня раскусить, — Колли мигом разложил меня по косточкам.

— Вот что, Серджиус, — сказал он в первый же час нашего пребывания вдвоем, — я тебя знаю и буду с тобой откровенен. Ты малый больной. В твоем характере есть много такого, что можно было бы считать существенным: честность, неподкупность, храбрость, страстность, выносливость, душевность… — Он это отбарабанил, точно читал рецепт. — Но они не сливаются в тебе. Ты ими не пользуешься. Все эти качества в тебе спят. — И продолжал в таком же духе, раня меня в самое сердце. — Я старше тебя, Серджиус, — сказал он, — и я могу понять, что лежит в основе твоей позиции. Ты боишься перемен. Ты несчастлив с Лулу и, однако, держишься за нее. По-настоящему пугает тебя то, что в один прекрасный день она отправится в киностолицу сниматься в своей новой картине и подцепит кого-нибудь другого. Знаешь, что я тебе скажу? Я не виню ее. Ты боишься сделать шаг назад, боишься сделать шаг вперед. Ты хочешь сидеть на месте. А это невозможно. Сколько у тебя осталось денег?