Он думал про то, что Юлиан все-таки проигрывает и, наверное, злится. Поэтому и начал делать ошибки.

Про то, что каждый приступ боли, каждый удар молотка приближает его к бессмертию.

Про то, что Бог сильнее.

И когда он оказался в серебристых потоках, похожих на водопад, он улыбнулся последний раз и пробормотал:

— Спасибо за оказанную честь, Господи…

Душка шла, ничего не видя перед собой. В глубине ее души росла боль и что-то иное, злое, ищущее выхода.

Как протест.

Она резко остановилась.

Дверь в дом была распахнута и сейчас болталась под действием ветра, жалобно скрипя.

— О нет…

Она боялась поверить в страшное. Боялась войти внутрь. «Господи, он ведь там? — прошептала она. — С ним ничего не случилось?»

Сделав шаг, она невольно зажмурилась. И все-таки страх надо было преодолеть. Страх надо было загнать в угол, заставить его заткнуться. «Они питаются страхом».

Войдя, она открыла глаза.

Игорь действительно был там.

На стене.

Раскинувший руки, прибитые ржавыми гвоздями, он был мертв. Его распахнутые глаза смотрели мимо Душки, уже не видя ее. Он улыбался — он видел перед собой уже что-то совсем другое, светлое…

Ей послышалось, что где-то очень далеко звонят колокола. Ощущение было таким явным, что она невольно оглянулась. И поняла, что колокола эти действительно звонят.

В той церкви, которую обезглавили. И еще — она откуда-то знала, что сейчас там — над этой церковью — переливается самыми разными цветами огромная, сияющая радуга.

— Но его уже нет…

Душка подошла поближе и вдруг сползла на пол, обняв его ноги, и отчаянный крик вырвался у нее. Слезы вырвались наружу, заставляя сотрясаться все худенькое тело девочки, выпуская наружу всю накопившуюся боль.

Кто-то тронул ее за плечо.

Ослепшими от горя глазами она увидела гадкую улыбку. Она видела его изнутри, и теперь Юлиан был похож на Змею.

— Все будет хорошо, — раздвинул он в улыбке бледные губы. — Все бу-удет хорошо!

Она резко оттолкнула его и бросилась прочь.

Не разбирая дороги, не помня, как и куда бежит, ведомая некоей силой, она влетела в гостиную Юлиана и остановилась.

Шар переливался. Шар увеличился в размерах. Теперь Душка видела, что падающие в нем хлопья — это не снег.

Это капельки крови.

«Разбей этот мир, детка, ну же!»

Она вдруг увидела рядом с собой всех — бабушку, отца, мать, Игоря, Ариадну. А там, внутри шара, был Павлик. Павлик, прижимающий к груди Бадхетта. Смотрящий на нее грустными глазами.

Она должна была разбить этот шар.

Она должна освободить Павлика.

Размахнувшись, она ударила по шару. Он качнулся.

— Не трогай! Что ты делаешь, гадкая девчонка!

Она поняла, что сначала надо найти что-то тяжелое. Ее рука слишком слаба.

«У меня мало времени, — сказала она себе. — Соображай быстрее…»

Юлиан оказался рядом с ней, попытался схватить за плечо.

Она вырвалась, зло ударив его.

На полу валялся огромный крест. Такой же, как у бабушки. Такой же…

Она не знала, что с помощью этого креста Юлиан выбрал участь для Игоря. Она вообще не знала, как он управляет своими зомби. Ее это не интересовало.

Она просто взяла его, потому что он был достаточно тяжелым, и со всей силой, на которую была способна, обрушила его на этот ужасный шар.

«Разбей этот мир, детка…»

Мелкие осколки летели в стороны, взрывая город на части.

Где-то за ее спиной кричал, корчась от боли, Юлиан. Рушилась Старая Пустошь. Как карточные домики, оседали дома, превращаясь из суперкоттеджей в горстки старой пыли.

— Как ты смела разрушить все, что я строил, девчонка! — шипел ей вслед Юлиан.

Но девочка уже не слышала этого. Прижав к груди Бадхетта, она шла, не разбирая дороги, прочь из этого придуманного мира, углубляясь все дальше и дальше в лес.

«Душа растет в страданиях… Так и ты, Душка, просто растешь».

Она оглянулась. Бабушкин голос послышался ей совсем рядом. Но самой бабушки не было.

Только лес, который по мере ее движения вглубь становился живее, хотя и гуще.

Она и не помнила уже, сколько сделала шагов туда — вглубь. Да разве это важно?

Воспоминания Душка прогоняла, потому что они вызывали слезы, а слезы мешали идти, застилая глаза, делая мир неясным и туманным.

— Ну и что мне делать? — спрашивала она. Но так как никто не мог дать ей ответа, она тут же забывала свой вопрос, понимая и сама, что выход у нее только один.

Если и есть выход из лабиринта, то он один.

Надо идти вперед.

Сидеть на месте и ждать какой-то помощи было нельзя — наверняка за ее спиной уже сгрудились тени, и, хотя эти тени всего лишь жалкие останки Юлианова мира, сам Юлиан пока еще не тень. А значит…

— Значит, если тебе в голову придет идея рассесться на месте, предавшись горьким воспоминаниям, чего от тебя и добиваются, ты погибнешь. Растворишься в холодных объятиях Вечности. А на фига она тебе сдалась, эта дурацкая Вечность?

Она тряхнула головой. Волосы спутались, и сама Душка больше сейчас походила на беспризорницу — чумазое лицо, всклокоченные волосы, ничего себе красотка!

Собственно, она не заботилась сейчас об этом. Как и о том, куда идти. Даже если двигаться по кругу, все равно рано или поздно можно найти выход. Даже если это не самое приятное место на свете — тут нечего есть и довольно страшно.

Да и небо с нависшими тучами предвещает холодную ночь, и дай-то Бог, чтобы не пошел снег!

Душка посмотрела на серое небо и попросила:

— Ну, хотя бы Ты не будь моим врагом!

Поежившись от холода — на ней была только джинсовая куртка, — она подумала о шалаше. Начинало темнеть.

— Ну, построю я шалаш, а дальше? Ведь Юлиан вполне может догнать меня… Что тогда?

Ей было страшно. Она была сейчас только одиннадцатилетней девочкой.

Одна — против хитрого Юлиана. Большого Юлиана. А если к Юлиану еще прибавить и его Змею — тогда совсем уж невмоготу справиться с этим детским ужасом.

Душка остановилась, задумалась и принялась собирать ветки.

— Вот ТОГДА и посмотрим, — хмуро сказала Душка. — А сейчас смотреть не на что. Все равно ночью думать бестолково. Не зря ж говорят: утро вечера мудренее…