Напротив кресла с прямой узкой спинкой, в которое села Мардж, располагался алтарь. На алтаре стояло распятие, увешанное, как рождественская елка, шарами и подношениями в подарочной упаковке. Позади него — большая репродукция картины Ильи Репина с изображением умирающего Мусоргского.

— Вот так он выпивает чуть ли не по двадцать кувшинов в день, — послышался чей-то голос.

Это был Кейджелл, который развалился на тюфяке среди электронной аппаратуры: микрофонов, наушников, мегафонов и путаницы проводов. Поверх этой кучи лежала раскрытая книга — «Остров сокровищ».

— Я делаю его сам, — сказал Дитер, — оно крепче пива. Уверен, у иезуитов получалось лучше, но они были куда организованней. — Он обернулся к Мардж, которая беспокойно ерзала в кресле. — Тебе что-то нужно? Привести себя в порядок?

— Думаю, да.

— Без подъемника сюда долго добираться. — Он встал, готовый проводить ее. — Это снаружи. Я покажу тебе.

Мардж нервно шарила в своей сумке.

— Я знаю, где это, — сказал Хикс. — Сам покажу.

Он поднял с полу вещмешок и вывел ее через занавешенную дверцу позади алтаря в залитый солнцем коридор и дальше в заросший сад на берегу горной речки.

— Тебе нужно в туалет или этого? — спросил он, показывая на пакет.

— Пожалуй, и то и другое.

— Ты переходишь с дилаудида сразу на чистейший в Америке белый. Скоротать время в дороге — это я еще понимаю, но лучше бы ты не гнала лошадей.

— Какого черта! — сказала Мардж. — В танцкласс я все равно уже опоздала. — Она взяла у него пакет. — Это все, наверное, из-за мальчишки. Он меня раздражает.

Хикс укрылся от ветра и зарядил для нее шприц.

— Когда-нибудь, — сказала она, — и я получу Джеральдово. — Она держала шприц иглой вверх и смотрела на небо. — Здесь для этого подходящее место.

— Ну-ну, — сказал Хикс.

Высунув от усердия кончик языка, она ввела иглу себе в ляжку, легла на спину и передала ему шприц.

Он сидел рядом и следил за ней, пока она не заулыбалась.

— Как, лучше?

— Издеваешься?

Он оставил ее дремать на берегу речушки, бросил мешок со всем арсеналом в углу коридора и вернулся к пиву.

— За муки, на кои мы осуждены! — провозгласил Дитер, поднимая стакан. — Да продлятся они!

— Вижу, тебе весело, Дитер.

Дитер посмотрел на сумку, которую Хикс поставил в ногах:

— А в сумке у тебя небось веселый порошок?

— В сумке его до фига, — сказал Хикс. — Хочу вот толкнуть.

— Поэтому ты и приехал?

— Нам сели на хвост. Надо избавиться от товара.

— Я думал, ты хочешь пожить у нас.

— Так как, приятель?

— Не здесь. И не с моей помощью.

Хикс посмотрел Дитеру в глаза:

— Нет? Но ведь Гиббс был здесь недавно. Кейджелл сказал мне.

Кейджелл поднял голову от «Острова сокровищ»:

— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.

— Тебя никто не спрашивал, — сказал сыну Дитер. — Иди настрой свою гитару.

Кейджелл отбросил книгу и вышел в главную дверь.

— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.

— Дитер, друг, все, что от тебя требуется, — это позвонить кое-каким людям.

— Я больше не звоню никаким людям.

— Слушай, — сказал Хикс, — я обязательно должен разобраться с этим товаром. После всего, что было…

Он рассказал Дитеру о Конверсе и Мардж и о том, что произошло. Дитер подошел к холодильнику, достал еще кувшин вина.

— Завидую твоей энергии.

— Мне показали цель, — сказал Хикс. — Я взял и пошел. Может, на следующий год все повторю опять.

— А потом еще и еще, так и будет продолжаться. Сплошная суета и никакой награды. Надо было тебе у нас остаться.

— Да, — кивнул Хикс, — рыбалка в тот раз была отличная, ничего не скажешь. Теперь я, чтобы уснуть, не овец считаю, а мысленно сижу там и опять ужу, раз за разом. Как Хемингуэй. — Он потер ладонями лицо и встал. — Я совсем мертвый, приятель. Надо бы упасть задрыхнуть.

— Ну так иди упади, — сказал Дитер. — Сам знаешь где.

В заводи, на берегу которой сидела Мардж, рыба была чуть ли не ручная. Она пощипывала Мардж руки и доверчиво заплывала в подставленные ладони, однако мгновенно отплывала при малейшей попытке поймать ее, оставляя на поверхности воды переливающуюся солнечными бликами рябь. Мардж сидела, играя с рыбой под сводом вечности и тишины, к которым уже начала привыкать.

В какой-то момент она решила окунуться. Она сбросила с себя пропахшую потом одежду и осторожно ступила в воду. Дно было галечное, вода нагрета солнцем; она окунулась с головой и встала, чувствуя легкое подташнивание. Ветер был напоен ароматом сосен.

На камне в нескольких ярдах ниже по течению сидел Кейджелл. Она обернулась и машинально помахала ему.

— Хочешь мыло? — крикнул он.

— Хочу.

Он сбегал в дом и вернулся с бруском домодельного мыла, пахнущего щелоком.

— Послушай, — сказал он, показывая на угол дома, — там есть душ. Пойди туда, тогда мыло не повредит рыбам.

Он серьезно смотрел, как она выбирается из воды и идет к душу. Вода была холодная, намного холоднее, чем в речке. Она намылилась под взглядом мальчишки, ополоснулась и обернула полотенце вокруг себя, став похожей на индонезийскую женщину в саронге.

— Так прилично? — спросила она его.

— Конечно.

Он перешел ручей, перепрыгивая с камня на камень, и уселся на берегу напротив нее.

— Хорошо тут, — сказала она.

— Очень хорошо. Хотя было гораздо лучше.

— А как было?

— О, всегда было полно народу.

— Так, как сейчас, разве не лучше?

— Не знаю. Для рыбалки — лучше.

— Как ты можешь ловить рыбу, — спросила она, — если беспокоишься, как бы мыло не повредило ей? Разве крючок не причиняет боли?

— Не думаю, что это то же самое, — ответил Кейджелл. — Некоторые здесь говорили, что ловить рыбу — это жестоко. Дитер говорит, что многие из тех, кто не одобрял рыбной ловли, теперь сами убийцы.

— Ты имеешь в виду — они убивали людей?

— Ну, может, он говорит иносказательно. А может, они и убивали людей.

— Понятно. Ты всю жизнь здесь живешь?

— Почти. Хотя родился в Париже.

Он был само совершенство, утонченный артефакт, как индийские колокольчики на деревьях. Он был дитя грядущего, как и она сама, — рожденное для привольной жизни на заре Нового Века.