— Чего ты не знаешь? Занимаются там такими вещами? Это все правда?

— Что-то, наверно, правда. Что-то точно нет.

— Приятель, — сказал Смитти, — будь я писателем, я б разбогател. Нам с тобой нужно работать вместе, Конверс. Я буду рассказывать, а ты записывать.

— Урод ненормальный, — хмыкнул Данскин, — все предлагают такое писателям. Теперь он держит тебя за мудака.

— Не обязательно, — сказал Конверс. — Бывало, что люди что-то рассказывали мне, а я использовал их истории.

— Ты получал денежки, — заметил Смитти, — а они кукиш.

— Больше не получаю, — ответил Конверс.

По дороге сюда он рассказал им, какие истории писал для «Найтбита». И о Парашютисте, и о Сумасшедшем Дантисте. Пересказал другие, имевшие такие вот заголовочки: «Взорвавшаяся сигара убила девятерых», «Мешок мелочи насмерть раздавил скупца» и «Молодая жена сломала себе спину в первую брачную ночь». Истории очень их позабавили и помогли скоротать время в пути.

Смитти был слегка шокирован:

— Как это можно печатать в газетах такое вранье? Ведь это незаконно?

Данскин презрительно заулюлюкал.

— Ничего подобного, — отмахнулся Конверс.

— Кто бы говорил, — сказал Данскин Смитти. — От тебя-то словечка правдивого не услышишь.

Несколько минут он задумчиво молчал, потом разразился смехом.

— Ха-ха-ха, бамбуковые колья! — кричал он между приступами смеха. — Когда-нибудь, когда расскажешь эту историю в сто первый раз, знаешь, что я сделаю, приятель? Смастерю такую штуку и воткну тебе в ногу. — Он обернулся к Конверсу и хлопнул его по плечу. — Прямо в его поганую ногу воткну. Пусть тогда рассказывает, как это больно.

Они ехали в чересполосице золотого света и длинных теней; дорога шла по горному хребту над долиной, потом свернула к югу и крутыми виражами стала спускаться вниз. В одной из безлесных седловин они съехали с мощеной дороги и остановились среди известняковых глыб, так чтобы их не было видно. Ниже, на дне котловины, медленно колыхалась грязная вода.

— Отдохнем, — сказал Данскин.

Они выбрались из машины и спустились вниз. Данскин прихватил с собой бутылку рома и галлонную пластмассовую канистру.

— Вот же дыра, — сказал Данскин, подняв голову и озирая горы вокруг. — Сущая дыра. — Он швырнул канистру Смитти. — Набери воды для радиатора. Дальше будет негде.

Он глотнул рому и передал бутылку Конверсу.

— Как дела, мистер Конверс?

— Нормально, — ответил Конверс.

— А ты ничего держишься.

— Что ж, я решил ехать с вами. Могу и потерпеть.

— «Решил»? О чем это ты? Думаешь, ты мог просто так взять и уйти?

Конверс посмотрел на небо. Высоко в безоблачной синеве медленно и неслышно крохотной серебристой черточкой плыл самолет. Ему пришло на ум, что он слишком долго пробыл на земле, стремясь оказаться в воздухе, и довольно много времени в самолете, стремясь оказаться на земле.

Ну, теперь это не имеет значения, так ведь? Подходящее место, чтобы убить человека, думал он. Выстрел, наверно, будет слышно далеко, но кто услышит — на много миль вокруг нет ни души. С верхнего края котловины не видно было ни единого признака человеческой жизни, ни деревянной, ни проволочной ограды. Только самолет в шести милях над ними.

— Тебе безразлично, что с тобой будет?

— Стараюсь быть безразличным.

Данскин сунул руку под кардиган и достал пистолет. Сел на камень и положил пистолет на колено, направив ствол в левую ногу Конверса.

— Видишь эту штуку?

От вида пистолета Конверса охватила сонливость. Веки стали тяжелыми.

— Конечно вижу.

— Похож на обычный тридцать восьмой калибр?

— Не разбираюсь в пистолетах. Однажды у меня был пистолет сорок пятого калибра. Я мог разобрать его, чтобы почистить. — Он пожал плечами. — Это было давно.

— Посмотри, чем он стреляет. — Данскин достал из нагрудного кармана холщовый цилиндрик и протянул Конверсу. — Это — пуля от него. Попадая в цель, она расплющивается и вышибает все дерьмо из человека. Оставляет огромную дырищу в теле.

Конверс зевнул.

— Это оружие безопасников на воздушном транспорте, — сказал Данскин. — Помни об этом, если захочешь угнать самолет.

Смитти тащил канистру наверх по склону, заросшему цветами. Склон был крутой, и он поднимался медленно.

— Пошевеливайся! — крикнул ему Данскин. — Удовольствие надо заработать, недоносок… Хочет ширнуться, — объяснил он Конверсу.

— Он торчит?

Данскин пожал плечами:

— Иногда сам вкалывает себе дозу. Иногда просит меня. Думаю, ему нравится сам процесс.

Они смотрели, как Смитти взбирается по склону, пока тот не исчез за выступом скалы.

— Он застенчивый, — натянуто улыбаясь, сказал Данскин.

— Он мне говорил, что надеется попасть на службу в агентство.

— Кто, Смитти? У него мозгов меньше, чем у эрделя. Да он четвертак от десятицентовика не отличит. Как он собирается работать в агентстве?

— Говорит, что Антейл берет его.

— Ну да, Антейл что угодно скажет: что он может стать кем захочет — губернатором, летчиком…

— А что тебе Антейл говорит?

Данскин медленно покачал головой:

— Остынь, приятель.

— Просто любопытно, — сказал Конверс. — Я знаю, почему Смитти работает на него. Но не перестаю удивляться, почему ты согласился.

— Нравится, вот и работаю. Изучаю человеческие типы.

Из-за скалы появился Смитти и сбежал вниз, болтая руками. Вразвалку, сужающимися кругами побродил у воды и растянулся на земле.

— Вот и я, приятель! — радостно крикнул он.

Данскин взглянул на него со снисходительной улыбкой:

— Привет, Смитти.

— Знаешь что, Данскин? Очень жаль, что нельзя развести костерчик.

— Очень жаль, что нельзя поджарить маршмеллоу[83]. Очень жаль, что нельзя спеть хором. — Данскин зашелся в астматическом смехе, его лицо собралось толстыми складками, в которых потонули глаза. — Ты просто ребенок.

Данскин подошел и встал над лежащим Смитти:

— Хочешь, расскажу тебе страшилку на ночь?

Смитти, хихикая, закрыл лицо рукой и отполз подальше от ног Данскина.

— Нет, не хочу.

— Ну и ладно. Не хочешь так не хочешь. — Он повернулся к Конверсу и жестко посмотрел на него. — Почему бы тебе не рассказать нам о Вьетнаме? Чем ты там занимался, кроме того, что доставал скэг?