нашей страны. С того момента, как говорят ныне в Будапеште, началась новая эра в строительстве Венгрии.

Второй завод, выстроенный здесь, является лицензией фирмы «Ларсен Нильсен» из Дании, а третий, пущенный в начале 1970 года, — вновь по советскому проекту и с нашим оборудованием, еще более современным.

Мне было не только приятно, но и казалось весьма примечательным и существенным то, что в светлых, просторных, чистых цехах завода № З я в полной мере мог ощутить эту благотворную связь через границы, взаимовлияние производственного опыта, родившегося на берегах Москвы-реки и Дуная.

И думать не только о существе технических идей, но и об иных сложных проблемах, которые выдвигает жизнь и требует разрешения на строительных предприятиях и Москвы и Будапешта.

И вот я сижу в жарко натопленной комнате производственного отдела завода за одним столом с Эндрью Ковачем, нашим молодым, учтивым и веселым провожатым по заводу. Он все время что-то чертит на бумажке — типично инженерная привычка. Должно быть, это помогает ему сосредоточиться.

Ему всего лишь двадцать пять лет. Еще школьником по призыву своей комсомольской организации он прибегал на строительные площадки, чтобы чем-нибудь помочь рабочим, и динамика монтажа, атмосфера большого строительства — все это увлекло Эндрью, как увлекает и в Венгрии, и в нашей стране тысячи его молодых сверстников. После школы Эндрью поступил в Политехнический институт, и вот уже три года он технолог на заводе.

Ковач и начал беседу со своих каждодневных забот технолога, который стремится к тому, чтобы работа шла быстрее, эффективнее, чтобы в конвейере оказалось меньше типоразмеров панелей. И хотя это повышает производительность завода, но в конечном счете унификацией и однообразием деталей обедняет возможности архитектуры.

Эндрью прекрасно понимает, что в этом старом споре между поточным методом и архитектурной выразительностью будущих домов и кварталов надо искать те верные пропорции, которые позволят удовлетворительно решить обе задачи.

Вообще, несмотря на свою молодость, Эндрью Ковач показался мне инженером, который хочет смотреть на факты и явления, раздвигая узкотехнологические рамки, понимая смысл больших государственных проблем.

Мой собеседник сказал, что завод номер три не достиг пока запроектированной мощности, но зато другой, пущенный раньше, изготовляет панелей на 25 процентов больше, чем даже было предусмотрено в советском проекте. И на наших новых заводах сплошь и рядом творческий труд коллективов добивается превышения запроектированных мощностей. Как не увидеть в этом стремлении, в этой тенденции общих, характерных черт времени!

Но вместе с тем не только на заводе номер три, но и на других предприятиях не хватает рабочих рук.

— Да, это явление общее, — подтвердил Ковач, — вызванное огромным ростом индустрии в странах социализма. Мы стремимся преодолеть эту проблему. Вот как — это уже сложнее, — улыбнулся Ковач. — Например, мы имеем возможность маневрировать фондом зарплаты. Коллективный договор предусматривает рабочим оплату за час от шести до пятнадцати форинтов. И меньшее число работающих получает больше денег. Вообще хороший рабочий получает больше инженера средней квалификации. Хорошо это или не очень, но это так.

— И не только у вас, и на нашем заводе, — сказал я. — Однако, мне думается, это явление временное, как, между прочим, видится и очевидный предел в стимулировании заработной платой. Физические затраты сил и энергии рабочего должны уменьшаться. Выход, видимо, в ином.

— Ну конечно, в ином — в том, чтобы меньшим числом людей выпускать больше продукции, а для этого максимально механизировать производство. Этим мы и занимаемся, этому и учимся у советской промышленности. Между прочим, — сказал мне Эндрью Ковач, — есть диалектика в каждом положении. Плохо, что не хватает рабочих рук, но это обстоятельство заставляет нас быстрее поворачиваться с модернизацией, с автоматикой. Жизнь заставляет. Большинство наших рабочих, вы видели, молодежь. Это люди образованные, они хорошо справляются с новой техникой.

Молодежи действительно на заводе много, и для тех, кто знает нашу промышленность, это не удивительно. Всюду молодежь выдвигается на передовые рубежи в индустрии.

Я видел много молодых лиц на заводе, хотя там трудятся и кадровые пожилые рабочие. Большинство внешне ничем не отличаются от наших заводских ребят, но есть поклонники, кстати говоря, уже уходящей моды на длинные волосы.

У сушильной печи, где жарко, я видел молодого рабочего с длинными волосами, закрывающими шею. К тому же еще обнаженного по пояс. Яркие огненные блики плясали на его атлетической груди.

И хотя юноша выглядел несколько необычно, он работал быстро, сноровисто, ничем не хуже коротко стриженных своих товарищей.

Молодые голоса слышны и в заводской столовой — помещении ресторанного типа. Здесь действует принцип самообслуживания. Молодые люди внимательно читали многотиражку, рассматривали стенды с фотографиями и доску с объявлениями об итогах соревнования, где значились в тот день имена передовиков — начальника смены Ракоша Андора, машинистки подъемного крана Мисарош Эржебет, бетонщиков Фридриха Иожефа и Шереша Кальмана.

Мне говорил Эндрью Ковач, что большинство работающих на заводе живет не в самом Будапеште, а в лежащих неподалеку небольших городах Ваци, Дунакеси, ездят оттуда на автобусах, а квартиры себе хлопочут у местных Советов. Завод же сам не занимается распределением квартир, но зато может выдать ссуду на участие в кооперативе, часто невозвратную, как премию.

Если, минуя большой склад готовых изделий, как и на наших заводах, расположенный под открытым небом, выйти из дверей здания заводоуправления на шоссе, ведущее в город Ваци, то можно увидеть, как один за другим из заводских ворот выезжают груженые панелевозы. Они поворачивают налево, к Будапешту, включаясь в густой транспортный поток, и движутся к новым районам массовой застройки в столице Венгрии.

И подобно тому, как можно в Москве сесть на такой панелевоз в шоферскую кабину и приехать на строительную площадку к Копелеву, так и здесь машина советского производства, груженная деталями домов, доставит вас к рабочему месту строительных бригад, возводящих дома, например в самом красивом из районов в Будапеште — в Келенфельде.

В Келенфельд я приезжал не на панелевозе, а на маленьком будапештском такси вместе с переводчиком Иваном Фельдеак, студентом университета. История Ивана, хотя и не имеющая прямого отношения к строительным делам, все же достойна упоминания, ибо он год стажировался в нашем Педагогическом институте в городе Владимире, познакомился там с русской девушкой Надей Пичугиной, ставшей его женой. Теперь она, за год изучив венгерский язык, специализируется в том же Будапештском университете по русской литературе. К тому