Ладно, что тут еще? Упаковка презервативов, какие-то сувенирчики. Грязное нижнее белье, упакованное в целлофановый мешок. Три нераспечатанные колоды игральных карт. Гриценко осторожно, чтобы не повредить упаковку, распечатал первую колоду, перебрал карты по одной. Гриценко глянул на часы. Черт, столько времени потеряно и в итоге – ничего. Он захлопнул крышку кейса, и снова долго возился, запирая замки. Гриценко чувствовал, что ему жарко, хотя в купе работал кондиционер. Рубашка сделалась влажной, хоть выжимай, а пальцы стали скользкими от пота. Гриценко пересел на противоположную полку, стал пыхтеть над замками чемодана. В коридоре совсем близко послышались громкие шаги, похожие на стук в дверь. Гриценко вздрогнул, вытер рукавом пиджака пот. Прислушался. Шаги удалялись. Пронесло.

Конечно, между напарниками должна существовать связь, Гриценко должен слушать все, что происходит сейчас в вагоне-ресторане, но в поезде это невозможно по техническим причинам. Поэтому приходится работать вот так, на свой страх и риск, вслепую. Гриценко открыл крышку чемодана, выложил на полку аккуратные стопки одежды, пару костюмов на вешалках и стал просматривать днище чемодана, его углы. И тут ничего.

Поезд снова тронулся, медленно застучали колеса.

Оставался последний чемодан и сумка. Гриценко поставил первый чемодан под нижнюю полку, с антресолей вытащил второй, точно такой же кожаный чемодан, и начал работу.

Трапеза в вагоне-ресторане подошла к концу раньше, чем планировал Спицын. Гораздо раньше. Петров ел быстро, разговаривал мало, а от второй бутылки водки категорически отказался. Вместо десерта велел принести на запивку вишневую воду, сделал пару глотков и отставил стакан в сторону.

– И горячее тут несъедобное, – громко сказал он. – Даже фруктовая вода какая-то… Какая-то разбавленная.

При слове «разбавленная» стоящий у столика официант вздрогнул. Спиртное подействовало на Петрова странным образом, как-то угнетающе. Так чувствуют себя люди, у которых больная печень или нечистая совесть. После выпитого он не повеселел, а, напротив, насупился, сделался хмурым и молчаливым. Тема рыбной ловли иссякла, измельчала, как высохший в жару прудик. Спицын сделал еще одну попытку задержать собеседника за столом.

– Может пива глотнем? Тут есть фирменное.

– Мне это пиво после Праги в кошмарах будет сниться, – поморщился Петров. – Тошнит от него.

Он поманил пальцем официанта, отсчитал деньги и поднялся. В тамбуре Спицын нагнал Петрова, раскрыл пачку сигарет, мол, несколько затяжек не грех после обеда.

– После такого обеда – грех, – ответил Петров, но сигарету взял.

Спицын все медлили, долго не мог справиться с зажигалкой, которая вдруг перестала слушаться хозяина. Наконец, прикурили. Спицын снова украдкой посмотрел на часы. Пусть на перекур уйдет четыре минуты. Дорога отсюда от восьмого вагона до купе – это еще верных семь-восемь минут. Но все эти жалкие минуты не спасают дела. Операция, считай, уже провалена.

Петров быстро в несколько затяжек скурил сигарету и попросил еще одну.

– Хороший табачок, – сказал он. – Когда выпиваю, забываю о врачах, всяких там полезных советах и прочей ерунде.

Спицын долго доставал из кармана пачку сигарет и возился с зажигалкой. Перекурив, тронулись в обратный путь. Но в коридоре седьмого вагона у Спицына неожиданно развязался шнурок. Петров шел следом, и ему пришлось еще пару минут ждать, когда неловкий попутчик, перегородивший собой весь коридор, разобрался со шнурками.

Проводник в коридоре не маячил – это добрый знак. Когда дошли до купе, Спицын дверь не дернул, а пропустил Петрова вперед. Теперь, в случае чего, можно прогнуть ему на шею, сделать захват, выбить оружие и придушить.

Петров рванул вбок ручку двери, переступил порог купе и сел на свое место у окна.

– Что-то изжога у меня после нашего закусона, – пожаловался он и погладил живот ладонью.

Спицын сел напротив и на минуту закрыл глаза. Надо же: Гриценко все успел сделать. Фантастика какая-то. Минут через десять Спицын вышел в тамбур покурить. Там уже нетерпеливо топтался Гриценко.

– Наш кадр, – выпалил он. – В его чемодане несколько любительских снимков замка «Водичков». И печати с обратной стороны фотографий. Такие печати делают всем желающим туристам, ну, вроде как на память. В сумке удостоверение на имя некоего Музина Вячеслава Ивановича, специального корреспондента столичный газеты, и еще пропуск в редакцию, на отдельном бланке редакционное поручение. Ну, это что-то вроде командировочного удостоверения в Прагу. Но это семечки. Главное вот. Нашел под подкладкой второго чемодана.

Он протянул Спицыну скрученную в трубочку записку. Написано мелко, по-русски, подчерк женский. «Уважаемый пан Петер, еще раз убедительно прошу вас о встречи. Если вы откажетесь и на этот раз уладить наши разногласия, я обращаюсь в местную полицию и Интерпол». Подписи нет.

– Надо сунуть записку на место.

– Нет и еще раз нет, – помотал головой Гриценко. – Слишком рискованно. Вряд ли Петров станет проверять, на месте ли записка. На фиг она ему сдалась? А вот мы можем напороться на неприятности. Один раз повезло, второй раз уже не повезет.

– Согласен, – кивнул Спицын.

– Дуй к машинисту, – приказал Гриценко. – Надо связываться с Москвой. Удобнее всего паковать этого Петера на вокзале. Когда он будет выгружаться со своими чемоданами из вагона.

Прага, район Градчаны. 14 октября.

Обход злачных заведений, где могла появляться Мига Фабуш, Колчин начал ровно в полдень, благо, что рестораны в Праге открываются ни свет, ни заря. До полудня удалось утрясти вопрос с костюмом. Аптекарь отправился в ближайший магазин мужской одежды, потащил с собой и молодую жену, не рискнув оставить ее наедине с бывшим любовником.

Колчин посмеялся про себя над болезненной подозрительностью аптекаря, но позже, когда парочка вернулась с покупками решил, что все к лучшему. Это хорошо, что Эмма пошла с мужем. На те жалкие копейки, что выделил скуповатый аптекарь, она сумела выбрать хороший плащ и довольно приличный костюм, который выглядел втрое дороже, чем стоил на самом деле. Переодевшись, Колчин долго тряс сухую ладонь хозяина дома, обещал больше никогда не злоупотреблять его безграничной добротой.

И, напоследок, уже у самой двери, попросил денег взаймы. Мол, сегодня предстоят траты, но в двести долларов он постарается уложиться. Аптекарь сначала чуть не схватился за сердце. Но, подумав минуту, принял какое-то решение, ушел в спальню, где, запертая, сидела жена, и вернулся искомой суммой мелкими банкнотами.

– Даю эти деньги при том условии, что вижу вас в последний раз в жизни, – сказал, как отрезал, Алеш. – Вышлите долг по почте.

– Очень вам благодарен, – Колчин спрятал деньги в карман. – Мои документы и карточки сгорели на пожаре, а новые…

– Ничего не хочу слушать. Ничего не хочу знать. Ни о пожаре, ни о чем…