На маневрах Черчилль двадцать минут беседовал с кайзером, который рассказывал ему о воинственном племени гереро в Германской Юго-Западной Африке; в это время немцы безжалостно подавляли восстание гереро. «В ответ я заметил, – сообщал Черчилль Элгину, – что в Натале нашей главной заботой было не убивать мятежных туземцев, а, напротив, не дать колонистам (которые не очень понимали характер войны) убить слишком многих. Вообще есть значительная наивность в представлениях постороннего наблюдателя о военных приготовлениях германской армии. Я считаю, что они недостаточно оценивают страшную мощь оружия, которым обладают, и условия современных боевых действий. В этом смысле им есть чему поучиться у нашей армии. Тем не менее их количество, качество, дисциплина и организация – четыре верные дороги, которые ведут к победе».

Из Силезии Черчилль поездом перебрался в Венецию, где пробыл неделю, прежде чем отправиться осматривать достопримечательности Италии на автомобиле в компании с Лионелем Ротшильдом, Мюриел Уилсон и леди Элен Винсент. «Посмотрели огромное количество церквей и множество картин, – писал он матери. – Ничто не может превзойти банальность отношений с мисс Уилсон».

Затем на обратном пути в Венецию, преодолев 330 километров, он отправился поездом в Вену, а откуда в Моравию – провинцию Австро-Венгрии, где был гостем барона де Фореста в Эйхгорне. Все трое, кто принимал его этим летом, – Кассель, Ротшильд и Форест – были евреями, что породило повторение шутки про его отца, о котором говорили, что «у него все друзья – евреи».

Черчилль вернулся в Лондон, проведя почти два месяца за границей. Кайзер прислал ему подписанные фотографии с маневров. В ответ Черчилль написал, что они будут напоминать ему «о величественной и грозной армии, которую благодаря доброте вашего величества я получил возможность наблюдать, а также о прекрасной Силезии, которая достойна того, чтобы ее увидеть, и вполне заслуживает, чтобы ее защищать». Через тридцать восемь лет, по окончании второй из двух войн Британии с Германией, Черчилль одобрит отделение Силезии от Германии и передачу ее Польше.

Осенью 1906 г. Оранжевое свободное государство получило правительство на тех же условиях, что и Трансвааль. Объявляя об этом в палате общин 17 декабря, Черчилль говорил о значении этого договора: «Обездоленные и слабые во всем мире почувствуют поддержку. Малые народы смогут вздохнуть свободнее. Великие империи, следуя нашему примеру, сделаются более благородны и великодушны».

Деятельность Черчилля по подписанию южноафриканских договоренностей была высоко оценена премьер-министром Кэмпбелл-Баннерманом. Он поздравил его, отметив важную роль, которую сыграл Черчилль в этом успехе. «Создание самоуправления в Трансваале и Оранжевой республике, – писал он, – не только величайшее достижение нашего правительства, но и самый блестящий и благороднейший акт британской державы современной эпохи. Вы настолько идентифицировали себя с этим справедливым курсом, внесли такой большой вклад в его успешную реализацию, что бульшая часть заслуг в этом по праву принадлежит вам».

По договору с Трансваалем все внутренние дела республики передавались в ведение нового, преимущественно бурского правительства. Мудрость этого решения ставилась под сомнение теми, кто считал, что либеральное английское правительство не может снять с себя ответственность за черное население. Черчилль пояснял одному корреспонденту: «Я, разумеется, не должен оказывать давление на южноафриканские колонии по поводу избирательного права. Но наша ответственность за местные племена останется, по крайней мере, до тех пор, пока федеральное южноафриканское правительство не поставит заботу о них на широкую и прочную основу, не допускающую дискриминации и паники». Черчилль указал лорду Селборну на жалобы местных жителей: «Считаю крайне желательным, чтобы любые ограничения, против которых они возражают, были обязательно учтены или даже полностью сняты, если мы хотим иметь дело с благородной федеральной властью, а не с группой мелких правителей, преследующих свои частные и эгоистичные цели».

Во время работы в Министерстве по делам колоний Черчилль пытался привить колониальной администрации либеральные принципы. Его записки Элгину были настолько откровенны, что в нескольких случаях министр даже просил их заклеивать, чтобы младшие клерки не могли прочитать. «Наш долг, – писал он, в частности, Элгину, – настаивать, чтобы принципы справедливости и безопасности юридических процедур соблюдались строго, пунктуально и педантично». Прочитав доклад об «умиротворении» племен в Северной Нигерии и предложения генерал-губернатора о репрессиях против племени, которое сожгло склад компании «Нигер», Черчилль докладывал Элгину: «Разумеется, если мир в колонии зависит от решительных наступательных действий, мы должны поддержать это. Но постоянные кровопролития в Западной Африке вызывают возмущение и тревогу».

Справедливость – главная забота Черчилля. Когда губернатор Цейлона как причину отказа в просьбе восстановить в должности начальника охраны цейлонских государственных железных дорог назвал «неудобство», Черчилль ответил: «Неудобство бывает неотделимо от справедливости, но это одно из условий, гарантирующих от повторения инцидентов в будущем». В частной записке Элгину Черчилль заметил: «Объяснения губернатора – это мешанина невразумительных аргументов, демонстрирующих полнейшее равнодушие к элементарным принципам справедливости и порядочности. Они если не оскорбляют нравственность, то принижают интеллект. Позвольте торжественно заявить, что Либеральная партия уделяет самое пристальное внимание соблюдению прав личности на основе законов и очень малое – мелкому самолюбию генерал-губернатора. Тон и манеры, с которыми высшие должностные лица цейлонского правительства относятся к дружелюбному, цивилизованному и развитому народу, которым они управляют, вызывают крайнюю озабоченность».

Когда Элгин отказался возбудить по этому поводу дело, как того хотел Черчилль, последовало сердитое частное письмо: «Отклоняя мое предложение, вы не приводите никаких доводов, не пытаетесь рассмотреть самые веские аргументы, которые я искренне изложил вам. Это вызвало у меня глубокое беспокойство». Увольнение железнодорожного охранника на Цейлоне и вторичное осуждение его по одному и тому же делу вызвало новый протест Черчилля: «Сначала предъявить человеку обвинение, – написал он, – затем пересмотреть дело, по которому уже вынесен оправдательный приговор присяжными и судьей, и потом без какого-либо намека на справедливость отменить его на основании мнения чиновников департамента, что этот человек все равно виновен, – значит совершить невообразимую ошибку, причем самым глупым образом. Отправление правосудия на Цейлоне – гнуснейший скандал колониальной службы».

Когда в Натале было подавлено восстание зулусов, он снова выразил протест Элгину в связи с «отвратительной бойней». Либеральные принципы Черчилль отстаивал не только в кабинете министерства. Выступая в Глазго, он представил свое видение картины будущего. «Общая тенденция цивилизации, – сказал он, – направлена на умножение коллективных функций общества. Государство должно играть все большую роль. Оно должно, к примеру, проявлять глубокую заботу о больных, престарелых и прежде всего о детях».