Самым трудным оказалось – насадить их на эти колья. Подонки дергались, извивались, мычали и категорически не желали мне помочь совершить над ними справедливую кару. Но я нашел способ – всего лишь хороший сук, один-два удара по голове, и готово. Вот только каждый раз приходилось поднимать эдакую тушу на высоту почти человеческого роста. Пришлось даже изготовить что-то вроде штабеля из бревен, оставленных нерадивыми лесорубами. Бревна уже покрылись мхом, но еще до конца не сгнили.

Первого насадил предводителя шайки – острый кол вошел прямо сквозь штаны, и подонок очнулся от дикой боли, задергался, завращал головой, выпучивая глаза.

Но лучше бы не дергался. Я читал в исторических хрониках: чем больше человек дергался на колу, тем быстрее тот проходил сквозь тело. Не дергался бы – пожил подольше. Хотя как раз, может, и правильно – зачем долго мучиться? Рраз! И готово! Кол уже у глотки.

Все это проделал еще дважды. Умаялся, аж руки-ноги дрожали. Ничего, ради хорошего дела можно и постараться! Я обещал вас оставить живыми? Вот и выполняю. А что с вами будет потом, сколько еще проживете – не мое дело. Вспоминайте Оленьку и моего нерожденного сына. Или дочку. И всех, кого вы убили, ограбили, избили!

Скажете, это жестоко? Ну-ну… подумайте об этом на досуге, посидите. На кольях!

Я прикинул – колья дошли им до грудной клетки, и скоро они должны были умереть. Но я не стал дожидаться смерти гадов. Пошел к машине и через пять минут уже ехал по дороге в сторону трассы.

Нет, на душе у меня не стало совсем уж легко. Но кое-какой груз с нее я все-таки снял. Молодец, Оленька моя… направила их ко мне! Надеюсь, ты смотришь сейчас с небес и радуешься, моя хорошая! Я отомстил за тебя!

И век буду помнить, что ушел и оставил тебя одну. На мне вина. И тут ничего уже не поделаешь. Совсем ничего… Гореть мне в аду!

Скоро выехал на трассу и поехал в сторону Саратова. На дороге началось движение – ехали грузовики, редкие легковушки. Конечно, движение не было таким, как в 2018 году. И встречные машины резко отличались от тех, кто несется по этой трассе в моем времени, через сорок с лишним лет. Нет здоровенных фур, нет иномарок-грузовиков и легковых иномарок. Все больше «ЗИЛы», «газоны», «Москвичи» и «Запорожцы». Древние такие… как со старых фотографий.

Уже подъезжая к Саратову, километрах в десяти от него свернул в сторону, на щебенистую дорогу, ведущую к какой-то военной точке. Здесь выкинул топор, нож, предварительно стерев с них отпечатки пальцев (так, на всякий случай), выбросил моток веревки и все покрывала и простыни, что со мной были. Проверил всю машину на предмет нахождения чего-то такого, что могло бы указать на присутствие в ней каких-либо улик. Убедился, что все чисто, сел за руль и поехал назад.

Ножи бандитов и обрез я бросил рядом с ними, предусмотрительно стерев с обреза отпечатки пальцев. Ножи брал через тряпку, так что отпечатков моих точно не оставил.

Когда въехал в город, над ним уже сияло осеннее солнце. Скоротечный сентябрьский дождь закончился, и поднявшийся ветер разгонял облака. Было прохладно, градусов десять-двенадцать, не больше, и я уже подумывал о том, чтобы включить автомобильную печку. Но не стал, ограничился обдувом стекла – лобовуха сильно потела от испарений пота, пропитавшего мою одежду. По приезде надо будет выкинуть одежонку в помойку – не должно остаться никаких следов того, что я был на месте казни. Кстати, насчет следов – нужно сменить покрышки на новые, а эти выкинуть. Земля в лесу мягкая, след сохраняется долго, а эксперты совсем даже не дураки – пусть это и «пещерный» 1970-й. Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет – гласит народно-уголовная мудрость. Я не хочу, чтобы меня стерег конвой.

Уже въехав в город, вдруг вспомнил о бутербродах, которые мне сунула Зина. Не выдержал, остановился у обочины в Елшанке, напротив родильного дома, достал пакет, вынул бутерброд и с наслаждением впился в него зубами. Живот просто-таки урчал от предвкушения завтрака.

Казнь подлецов не отбила у меня аппетита. Это ведь были не люди. И даже не животные – я бы никогда так не поступил с животными. Это… нелюди. Самые настоящие нелюди, жестокие и подлые инопланетяне, которым нет места на Земле.

Всегда говорил и еще раз скажу: есть люди, которым жить не надо!

Доел бутерброды, едва не урча от наслаждения, и, достав бутылку с «вареньевой» водой, хорошенько залил проглоченную сухомятину.

Ощущение было таким, будто я сдал какой-то большой экзамен и теперь могу быть свободен, могу расслабиться и отдохнуть.

Вот только одна мысль не давала покоя: а что изменила эта казнь? Оля так и лежит в морге – голенькая, беззащитная, изувеченная и исполосованная, и ничего больше сделать нельзя, кроме как похоронить ее по-человечески. Но ведь эти подонки могли изувечить, убить еще кого-то! А я спас этого «кого-то», уничтожив эту мразь. И значит – все не зря.

К дому подъехал около десяти утра – во сколько точно, не знаю. Часы оставил дома. Поставил машину в гараж, закрыл ворота и, уже когда подходил к дому, на скамье заметил старух-кляузниц, смотревших на меня, как на привидение. Они шептались, и вытаращенные их глаза напоминали небольшие блюдца. Я подошел к скамье, они сделали вид, что меня не замечают, и, только когда я уже проходил мимо, одна из них вслед мне прошипела:

– Отпускают убивцев! Житья совсем не стало от шпаны! Морда уголовная!

– Ты на себя посмотри, старая потаскуха! – обернулся я и быстро подошел к скамье. – Что, старые, берега потеряли? Считаете себя вселенским судом? А ведь сказано: не судите, да не судимы будете! И гореть вам в геенне огненной, потому что вы, твари, не выполняете заповедей божьих! А я послан с небес, чтобы карать грешников, ибо я есмь меч в руке господней, и опустится тот меч на головы нечестивцев! А кто из вас, поганок, вякнет еще что-то в адрес моей жены или меня – я этим мечом вам башки посрубаю! И ничего мне за то не будет – ибо у меня справка есть, старые вы мрази и доносчицы!

Упоминание об индульгенции из психбольницы (а откуда же еще справка?!) старух сразило наповал. Они сидели вытянувшись, бледные, и я даже слегка испугался – сейчас хватит этих поганок кондратий, и потом обвинят меня – мол, так напугал, что сердце у бедной бабушки разорвалось.

Да, воевать со старухами смешно и даже глупо. Но меня так все достало, что хотелось вообще взять и выкорчевать из земли их скамейку. Чтобы вообще ее не было. И этой скамейкой отлупить проклятую троицу.

Не надо было, конечно, встревать. Но доколе старые мегеры будут шипеть вслед и говорить гадости? Никогда не понимал: зачем им эта злоба, эта ненависть? Ведь жить осталось так немного, неужели надо в последние годы жизни отравлять эту самую жизнь окружающим? Вообще, я уже давно заметил: если человек в молодости был полным дерьмом, в старости он ничуть не набирается мудрости. Ровно наоборот – он становится старым дерьмом. Увы, но это проверенный временем факт.

Зина была дома и, как только я нажал на звонок, тут же… нет, не открыла дверь – все-таки учится на ошибках. Спросила: