Французик собирается свернуться клубком и отдохнуть, но внезапно замечает запах.

— Есть тут кто? — повторяет он, как будто от этого ему станет не так страшно. В пещере стоит тошнотворная вонь гниющего мяса. Он забирается поглубже в темноту. Воображение рисует ему ужасные картины. Он ползет на брюхе, вытянув перед собой обе руки, словно кающийся грешник. Сперва он нащупывает какую-то ткань и думает, что это, возможно, остатки той желтой рубашки.

Затем его руки касаются чего-то, что раньше было живым.

Теперь оно угловатое и твердое, без человеческой мягкости, придающей форму. Даже в кромешной темноте он безошибочно узнает, что это такое.

Французик продевает два пальца сквозь пустые глазницы высохшего черепа и отчаянно жалеет, что не послушал Билли-боя.

Проворные пальцы Селесты заштопывают ногу Гектора в мерцающем свете. Она стоит перед ним на коленях на подушечке, стараясь затягивать каждый стежок ровно настолько, чтобы не причинять ненужной боли. Черная нитка постепенно обвивает всю бледную щиколотку и выглядит так, будто ногу Перехватчика обнимает татуировка. Селеста не поднимает взгляда. Ее круглое лицо совершенно спокойно, независимо от того, что делают ее руки. Ее здесь нет. Не надо на нее смотреть.

— Ты забыл предупредить своего приятеля, чтоб не сходил с тропинки, — говорит Штурман, добродушно качая головой. Он отталкивается от бизань-мачты, служащей столбом для крыши, и раскачивается в гамаке-парусе. — Нехорошо с твоей стороны.

— Ты же так и не объяснил, почему этого нельзя, — отвечает Якоб и смотрит на руки отшельника в старческих пятнах, подбрасывающие и ловящие пистолет Гектора.

Сегодня Штурман одет в чью-то вязаную кофту с поднятым воротником. Тяжелые золотые и серебряные кольца на каждом пальце громко звенят о черный металл. Некоторые похожи на мужские обручальные кольца, другие — память об обручении каких-то невезучих женщин. Керосиновые лампы болтаются под балками, бросая вниз лишь бледные всполохи янтарного тепла. Король ждет, что его будут развлекать. Он в хорошем настроении.

Но в его голове тщательно взрощенный сад, где он любит собирать цветы воспоминаний, медленно увядает. Зеленые луга стали коричневыми. Он уже не помнит, где похоронил капитана Петреуса и остальных. Предчувствие, что Толивер и Тень должны приплыть за ним, тоже потерялось. Пески безумия подступают. В скором времени все его розы поглотит пустыня забвения.

— Причина нам всем известна, Питер, — отзывается Эмерсон, который суетится рядом с бутылкой красного вина на случай, если хозяин захочет еще бокал. — Мы слышим, что ты говоришь. Только тропинки безопасны. Все это знают.

Рыжий смотрит на Якоба с нервозной ненавистью, которую тот расшифровывает как страх.

В помещении слишком темно, чтобы как следует разглядеть глаза Селесты. Но если бы мы могли их видеть, ее зятю лучше было бы не поворачиваться к ней спиной. Она делает еще один стежок и продолжает смотреть на свои руки. В комнатке для бритья играет кассета, она как раз подходит к концу песни, и Эмерсон бросается туда, чтобы перемотать ее. Минуту спустя он возвращается и подливает Питеру вина, пока Морис Шевалье благодарит небеса за прекрасных девочек.

Селеста наклоняется, обрезая нить и завязывая узел. Она снова протирает ногу Гектора спиртом и заворачивает ее в бинт. Затем остается сидеть. Мимолетный взгляд, адресованный Якобу, содержит два отчетливых послания. Спасибо, благородный незнакомец, что ты вернулся. И — будь терпелив, не надо спасать меня сейчас. Потому что у нас только один шанс на побег. Когда Эмерсон снова переводит на нее взгляд, дабы не пропустить ни малейших признаков неверности королю Пёсьего острова, она уже вновь немая служанка с безжизненным лицом.

— Ты пришел, думая отобрать мой дом с помощью этой штуки? — спрашивает Штурман, переводя пистолет с Якоба на Гектора и обратно, как пульт дистанционного управления. В грязном свете пламени не различить его лица. Голос его звучит дружелюбно и терпеливо. — Думаешь, это так просто? Пиф-паф, все умерли?

— Неразумно, — вставляет Эмерсон, держась за бутылку как за опору, которой у него нет.

— Мне кажется, вы неправильно поняли, — произносит Гектор, поворачивая голову в кресле, к которому Эмерсон его привязал, но так и не различая лица старика в гамаке-парусе. — Я носил его с собой для самозащиты.

— Боялся, что птицы тебя ограбят? — смеется Штурман.

— Он лжет! — шипит Эмерсон, кладя обе руки на спинку кресла, как будто желая вытолкнуть Гектора сквозь бамбуковую стену, чтобы король лишний раз убедился в его преданности.

— Нет-нет-нет, — говорит Штурман, вылезая из гамака. — Я хочу его послушать.

Он наступает на бывшую палубу «Ла Вентуры» и подходит к своему новому пленнику так тихо, что слышно только потрескивание ламп. Селеста встает и обнимает свою подушку, как живое существо. Она отходит в сторону, только когда Штурман садится на пол, скрестив ноги.

Он достает красный паспорт с белым крестом.

— Швейцарский? — спрашивает Штурман и указывает на Гектора жестом недоверчивого таможенника. — Из кантона Швиз? Или как это произносится? Я тебя умоляю. Ты такой же швейцарец, как и я, верно?

— Пистолет выстрелил случайно, — заплетающимся языком оправдывается Гектор. Эмерсон дал ему какое-то питье, чтобы утихомирить боль. Теперь голос Перехватчика звучит так, будто он говорит из-за стенки. На его подбородке слюна. — Мы ничего не собирались у вас забирать. Якоб сказал, что у него тут друзья. И я решил поплыть с ним вместе. Вот и все. Я даже не знаю, кто вы такие.

Штурман проверяет пистолет и качает головой так сильно, что кредитки вокруг его шеи издают пластмассовый шелест.

— Зато я знаю, кто ты такой, мой мальчик. У этой штуки нет ни одной металлической части. Она маленькая и дорогая, и пронести ее можно где угодно. Ты пронес ее через таможню. Ты не курортник, нет-нет. А кто же ты?

— Он просто человек, которого я встретил на пристани, Питер.

Якоб старается говорить спокойно. Но в комнате его как будто не слышат. Руки Гектора пытаются высвободиться из-под клейкой ленты. Белый бинт вокруг его щиколотки темнеет, и что-то течет по ноге.

— Скажи мне, Ханнес Цвингли, — дразнится Штурман, листая паспорт Гектора и морщась под воротником кофты. — Как там лыжный курорт в… например, в Гольдау? Куда лучше отвезти жену и детей?

Его зрачки горят как угольки, превращая бронзовые тени в смоль. Он не ждет ответа. Он хочет унизить Гектора. Он хочет, чтобы его уважали.

— Голова болит, — жалуется Гектор. — Что было в этом…

— Ты даже не помнишь, из какого города ты предположительно родом, не так ли? — допытывается он, моргая. — Кто ты, демон? Или божий ангел смерти? Тебя послали сюда наказать меня за то, что я сделал?

— Что ты сделал? — спрашивает Якоб, ощущая дыхание смерти, рыскающей поблизости. Он вспоминает чувство, охватившее его в самолете. Эхо. Призраки.