— Вы видели этого человека? — спрашивает Лора, наклоняясь к связанному мужчине с фотографией Якоба, которую несла с собой.

— Это он меня впутал в эту историю! — ноет Гектор, но никто не выражает жалости к нему.

Толивер узнает пленника в цветастой рубашке и наклоняет голову.

— Вы сообщник Якоба Шталя. Скажите, где он находится.

Глаза Гектора расширяются, и он повышает голос.

— Да он силой меня затащил на яхту, слышите? — кричит Перехватчик, пытаясь вычислить самое дружелюбное из трех лиц. — Он сумасшедший! Отколошматил этого несчастного яхтсмена и собирался то же самое сделать со мной. Я видел, как он бежит вон туда, когда они думали, что я сплю.

Он кивает вправо, указывая носом на деревья. Лора уже бежит прочь с пляжа, в оранжевые джунгли. Она не оборачивается.

— Стойте! — кричит Толивер, поднимая пистолет.

Но не стреляет. Он сомневается разом во всем, что чувствует в этот момент. Он знает, что не сможет никого убить. И гадает, понятно ли это бармену. Или он всегда и так знал.

Тень раздраженно качает головой:

— Вот здорово. Теперь нам придется ее убрать. Если мы ее вообще найдем.

Вежливый голос из песка произносит ровно то, что оба хотели услышать:

— Слышите, ребята? А что мне будет, если я скажу, куда побежал безумный старикашка?

— Я не застрелю тебя прямо сейчас, — отвечает Тень.

Гектор указывает носом в другую сторону, туда, где из зеленых зарослей выступает каменный утес.

— Он еле выбрался. У него волосы горели. Схватил какой-то сундук и поплелся вверх по горе. Он разговаривал сам с собой и нес какой-то бред.

— Что он говорил? — спрашивает Толивер, кажется уже зная ответ.

— Что пришли его ангелы смерти, — цитирует Гектор, морща нос от такого пафосного образа.

Долговязый полицейский и бармен переглядываются и отправляются к освещенному камню без единого слова.

— Постойте! — кричит Гектор, извиваясь и снова суча ногами. — А как же я? Стойте!

Но ни один из мужчин не оборачивается. Оба уже забыли, что он существует.

Возрожденная русалка была осторожна.

Оказавшись на Пёсьем острове, она избегала беспокойных мужских голосов, прячась среди деревьев. Сперва ей показалась, что она снова на Ангилье, но гладкий камень, выступивший из песка как надгробие, доказывал, что это не так. Полицейская лодка в лагуне тоже сбивала с толку и казалась здесь неуместной. Недавно Вилли видела голого человека с рыжими волосами, который бился головой о пальму, пока не рухнул наземь. Она подумала тогда, что, возможно, все-таки угодила в ад.

Только что раздался глухой звук, вдалеке в небо взметнулся оранжевый огненный гриб, и запахло бензином. Вилли какое-то время пряталась под алюминиевой лодкой у воды. Кто-то приковал ее якорной цепью к деревьям. Замок не поддавался, как бы она ни лупила по нему камнем. Она успела горько оплакать свою участь. Вдруг ей никогда снова не выбраться в открытое море?

Голоса становились ближе и злее. Она почувствовала по запаху соленого воздуха, что скоро рассвет, так же, как всегда угадывала, что стоящий перед ней человек вооружен. Нога не слишком ее беспокоила. Пора было спрятаться как следует. Чем выше она заберется, тем менее вероятно, что люди у горящего дома ее найдут.

Сейчас Вилли уже наполовину вскарабкалась по скале, дальний край которой свисает над островом как старушечий нос. Пожар снизу греет ее спину, несмотря на расстояние. Она старается держаться подальше от тропинки, которая извивается под луной как вена на исполинской руке. По мере того как ее глаза привыкают к сумраку, остров начинает выдавать свои секреты. Сердце ее на несколько секунд замирает, когда она видит судно с двумя парусами, причалившее у берега. Вилли хорошо помнит этот швербот с угольно-черным корпусом. Она не хочет снова оказаться на «Море тени». На мгновение она допускает мысль, что Максим жив: вдруг ей только показалось, что она утащила его в недра своего подводного мира? Затем она делает глубокий вдох и продолжает подниматься в гору. Постепенно отблески пожара расступаются перед единственным местом на откосе, куда они не могут попасть. Перед ней вырастает узкое ущелье, манящее к себе, как будто гора — живая. Пещера для блудных русалок. Убежище.

Затем она слышит голос. Кто-то поблизости хватает воздух ртом.

Перед ней вырастает мрачный силуэт, от него несет паленой псиной.

— Ты мой ангел смерти? — спрашивает он таким тоном, словно надеется, что Вилли ответит «да» и немедленно исполнит свое предназначение.

— Нет, старик, ты ошибся, — отвечает Вилли, стараясь встать так, чтобы получше его разглядеть. Волосы старика сгорели, а лицо и руки блестят там, где огонь слизал кожу. Он что-то прижимает к груди.

Прищурившись, он качает головой.

— Я не могу ошибаться, — говорит он и подходит так близко, что Вилли замечает: из одежды на нем остались только воротник и манжеты от рубашки. Все остальное пожрало пламя. — Я жду тебя слишком долго. Ты выглядишь так, как я себе представлял. Прошу тебя. Покончим с этим. Дай мне мое искупление. Освободи меня. Я так долго жду…

Теперь Вилли замечает, что он держит пистолет, и решает ему подыграть. Она приседает на корточки и спокойно складывает руки на груди.

— Присядь, — предлагает она, жестом приглашая его сесть рядом. Помешкав, он послушно садится.

— Возьми мое бремя, — просит он, подталкивая к ней свой сундук, — пока другие его не забрали.

Вилли озирается, но видит только угли, клеймящие побережье, как тавро. Она берет тяжелый сундук. Когда старик выпускает его из рук, с одной из его кистей сползает кусок кожи.

— Открой его, — требует старик. — Я хочу, чтобы ты все знала. Ты одна все поймешь.

Русалка поднимает крышку, и ржавые петли скрипят. В притихших джунглях это звучит зловеще. Она запускает руки внутрь и нащупывает что-то похожее на кучу блокнотов. Затем высыпает содержимое на белый песок тропинки.

Это не блокноты.

Это паспорта.

Их, должно быть, здесь больше сотни. Американские орлы на темно-синем. Темно-красные итальянские с золотой звездой. Японские, с императорской хризантемой. Вилли открывает один из паспортов и видит чье-то лицо. В лунном свете трудно разобрать имя.

— Их было так много, — произносит старик. — Они были мне родными. Я был их штурманом. Потом я стал королем этого острова. А теперь меня все покинули. Ты — мой последний друг. И ты — моя погибель.

— Где они теперь? — спрашивает русалка, чувствуя себя как никогда раньше чужой на суше.

— Некоторых я отравил, — говорит Штурман, сражаясь с зыбучими песками, поглощающими сознание. — Я был совсем один. Потом стали появляться серферы. Такие, что приезжают на один день, знаешь? Туристы. Я превратил их в семью. В свою родню.