— Но ведь именно из-за вас стало все так плохо. — Уже через секунду она пожалела, что произнесла это.

Андрей решительно подошел к ней и смял в руках тонкую, дешевую ткань осенней куртки. Тина сжалась и закрыла глаза, боясь увидеть, как он, замахнувшись рукой, бьет ее по лицу.

— Зачем ты здесь? Тебе нравится делать мне больно? Зачем ты прилетела в Лондон?

— Я хотела все объяснить, — она зажмурилась. До боли, до золотых кругов в черном, окружавшем ее дыме.

— Зачем?

Если бы Тина не видела, кто и как держал ее сейчас за руку, то ни за что, ни при каких обстоятельствах не смогла бы поверить, что это Воронцов Андрей. У него был другой голос, ниже и грубеее. Это карканье царапало слух и выкручивало суставы, заставляя усомниться в том, здорова ли ты. Вменяема ли. Не придумала себе все это. Потому что Тина могла поклясться, никогда Андрей не говорил с ней так.

— Я хотела попросить прощения. Объяснить.

— О, серьезно? Боюсь, я знаю, каждое слово, что ты хотела бы сказать. У тебя были причины. И все это не делает тебя хоть чуточку лучше. И мне не станет хоть немного легче. Мне не нужны твои объяснения. Возможно, в начале. Но сейчас — нет.

— Они мне нужны! Мне! — отчаянно, совершенно по-звериному заскулила Алевтина. — Я столько сделала — и все это единственному человеку, который относился ко мне хорошо. После папы. Я ни за что не хотела, чтобы так вышло, Андрей! Я хотела, чтобы папа выздоровел, и не думала о том, какую цену придется заплатить за мое желание. Разумеется, вы правы. Меня ничто не оправдывает, я сама себя никогда не смогу оправдать! Просто знайте, что как бы плохо, как бы больно вам ни было, я чувствую это здесь, прямо в моем сердце. И мне будет в сто раз хуже и больнее, чем вам. В сто раз, понимаете?

— Открой глаза, — прошептал Андрей над самым ее ухом, — Тина, посмотри на меня.

Он выглядел ужасно. Гораздо лучше, чем на фото с газеты, но все же… Во всей фигуре не было и намека на прошлую стать, силу, уверенность. Перед ней стоял уставший, совершенно разбитый мужчина где-то на расстоянии в миллион километров от того другого. Сначала, в первую секунду показалось, что он наоборот стал лучше, милосерднее. Но потом, сфокусировав взгляд, Тина поняла, что на дне его глаз кроется не сочувствие. Там плещутся те чувства, слов которым не подобрать. И защити ее Бог, надумай она встать один на один перед этим человеком. Он спокойно смотрел на нее, равнодушно перебирая пальцами выбившуюся из шапки прядь и наконец спросил:

— Алевтина, кому ты все это время мстила? Мне? За что ты мстила? За то, что я не хотел быть тем, кем являюсь, и на минуту разрешил себе жить другой, нормальной жизнью? За то, что не смог контролировать того Андрея, от которого мечтаю сбежать и… черт, поцеловал тебя? За поцелуй? Все это… Оглянись, оглянись, Бога ради!!! Все это — цена поцелуя? Дороговато вышло, не думаешь? Переплатил… переплатил…

— Вы опозорили меня и мою семью, — тихо пропищала Тина и попыталась освободиться от его хватки. Неудачно. Андрей лишь крепче сжал руки, удерживая добычу на месте.

— Врешь. Не я опозорил твою семью. Не я делал те снимки. Не я придумал клевету о тебе. Не я хотел обидеть тебя на улице. Не я покалечил твоего отца. Не я выгнал тебя из дома. Не я толкнул тебя на подлость. Не я. Не я! Не я, слышишь?! Единственное, что я делал все это время, верил тебе, как идиот, и отхватывал оплеухи.

— Я не хотела, чтобы так кончилось.

— А так всегда бывает. Никто не хочет, чтобы так вышло, но почему-то именно так и выходит. Черт, да я же влюбился в тебя! Так сильно, что… а, неважно. — Он махнул рукой, и от этого движения тяжелая прядь волос опустилась ему на лоб, чуть закрыв мутные глаза. — Я мечтал о тебе, ты была моей где-то там, у меня в голове. Я бы все для тебя сделал, Тина.

— Ну, так сделайте, — было трудно понять, пошел ли дождь, и если нет, то отчего так намокли щеки, — отпустите все это. И меня тоже. Отпустите.

— Не могу.

Два коротких слова, и он наконец разжал руку. На негнущихся ногах Андрей дошел до стены бара, прислонился к ней спиной и медленно осел на грязный асфальт.

— Чего ты хочешь? — Вопрос застал ее врасплох.

Тина подошла к сидящему мужчине и опустилась на землю рядом с ним. Она сосредоточилась в надежде увидеть то, что видит сейчас Андрей. Пустая дорога. Промозглый район, осевший в черноте октябрьской ночи. Ни единого человека, кроме них двоих.

— Я хочу, чтобы вы были счастливы. Вы это заслужили.

— Счастлив? Боже, да когда ты уже поймешь? Счастье — не приз, который ты получаешь в награду. Счастье — это вся ты. Это то, что есть в тебе, понимаешь? Наполняет тебя день за днем, плещется, бурлит, переваливает за края. Оно — не золотая медаль за что-то, не десерт после еды. Оно просто есть. Или его просто нет. Я знаю все, что случилось с твоей семьей, Тина. Потратил немного времени и денег, потому что… Все это время я пытался понять причину, за что ты так со мной. Я должен был догадаться сразу: принести себя в жертву — так на тебя похоже. Все это время я хотел быть для тебя тем человеком, к которому можно прийти с проблемой, даже такой неразрешимой, и вместе, слышишь, именно вместе попытаться найти ответ. И теперь представь мое удивление, когда выяснилось, что я оказался главным злодеем, против которого играют все дети с площадки. Вы все там были. А самое главное, это сумма, тебе заплатил Витя? Ты надеюсь, хотя бы не сразу согласилась, торговалась? Стой, лучше не говори. Это не важно. Я просто знаю, что дал бы тебе в несколько раз больше. Ты бы просто пришла, а я бы просто дал, ничего не прося взамен. Но теперь мы все должны жить с… этим. Тебе не нужно просить у меня прощения. Мне не за что тебя прощать. Ты просто перестала значить для меня хоть что-то. Пустота. А пустоту не прощают. С ней свыкаются.

— Вы правы, вы во всем правы. Вы сказали «пустота»? Так и есть, я совершенно пустая, ничего там. — Она дотронулась руками до лица, пальцы скользнули вниз к шее, на секунду задержались на груди и опустились к животу. — Кругом пустая. Я думала, точнее, мечтала, что, увидев, что вам лучше, я тоже оживу. Что вы наполните меня хоть какими-то чувствами. Я не говорю о любви. Ненависть или презрение — мне все сгодится. Но только не это равнодушие. Пожалуйста, только не оно.

— Смирись, вот такой я человек. Надо было раньше показать себя, а не строить рыцаря. А теперь уже все равно.

— Я понимаю. — Она резко закивала головой, напомнив сувенирного китайского болванчика. — Но раз вы смогли отпустить все это. То отпустите и меня тоже.

Воздух стал тяжелым, густым и едким. Дышать было все труднее, и сердце, почуяв неладное, колотилось как потерявшийся ребенок, что барабанит в двери. Быстро. Отчаянно. До боли.

— Скоро дождь, — Андрей посмотрел на небо. — Отпустить, говоришь. А кто отпустит меня? Может, ты? В этой истории два рассказчика.

— Меня все ненавидят… — тихо всхлипнула Тина.

— Не драматизируй. В мире полно людей, у тебя огромное поле, чтобы испортить жизнь еще паре миллионеров.